Вместе с Николаем Ирод осмотрел башню, ревниво наблюдая за его реакцией на увиденное. Впрочем, ученый сириец ничем не выдал своих эмоций, так что к концу осмотра можно было подумать, что цитадель, мрачной тучей нависшая над Храмом, не произвела на гостя впечатления.
Сам Ирод остался доволен тем, как удалось воплотить его замысел в жизнь архитекторам и строителям. Гигантский прямоугольник, притулившийся к северо-западной части храма, был целиком вырублен из камня и казался продолжением скального грунта, из которого вырастал подобно могучему Орку
[287]. На четырех углах Антониевой башни, или просто Антония, как ее называл Ирод, возвышались другие башни, внутри которых находились помещения различного назначения – от арсеналов и продовольственных складов до покоев, по роскоши убранства не уступавших дворцовым покоям. Самой примечательной частью цитадели по замыслу Ирода стал обширный внутренний двор, вымощенный мозаикой и окруженный мраморными аркадами. Это место Ирод назвал просто Мостовая, которое Николай Дамасский тут же перевел на греческий как Лифострон, а сопровождающий их еврей-архитектор назвал по-арамейски Гаввафа, то есть возвышенное место. Под Мостовой находились огромные каменные цистерны, куда вели хитроумно сделанные водостоки, так что ни одна дождевая капля не могла задержаться на поверхности дворе, образуя здесь лужицы. Собранная в цистерны вода с помощью противовесов и шкивов подавалась на любую высоту. Защищенная с трех сторон глубоким рвом и крутыми откосами, цитадель имела двойные парадные ворота, выходящие за городскую стену
[288].
Закончив осмотр цитадели, Николай Дамасский спросил Ирода:
– Ты несчастлив, мой друг?
Вопрос Николая застал Ирода врасплох. Несмотря на разницу в возрасте – Николай Дамасский был младше него на десять лет, – Ирод чувствовал себя рядом с ним беспомощным мальчишкой, нуждающимся в защите со стороны взрослого, многое постигшего и много знающего человека.
– Не знаю, – ответил он, отводя глаза. Подумав, прибавил: – Пожалуй, что несчастлив.
– Это заметно, – сказал Николай, касаясь руки Ирода. – Заметно не только по твоим глазам, но и по башне, которую ты воздвиг в честь Антония.
– Тебе не понравилась башня? – спросил Ирод. – Жаль. Мне так хотелось увековечить в ней память о нашем общем друге, к которому и ты, насколько мне известно, питал добрые чувства.
– Тебе удалось это сделать, – успокоил Ирода Николай. – Ты не только увековечил память об Антонии, но и свою тоску о нем.
Они подходили уже ко дворцу Гиркана и стоящему по соседству с ним дому отца Ирода Антипатра, где теперь жил со своей рабыней-италийкой Ферора, когда Ирод сказал:
– Моя следующая задумка состоит в сносе этого дворца и дома моего отца и строительстве на их месте нового дворца. Уж в этой-то постройке я постараюсь упрятать свою тоску так глубоко, что ее никто не заметит.
