Единственно это видение, пригрезившееся Ироду, и могло привести его в состояние «полного ужаса»: Ирод, подобно всем ессеям, хотя сам не принадлежал к этой секте, разделял их уверенность в скором приходе Мессии, страшился этого прихода и, вместе с тем, ожидал его, чтобы передать ему царскую власть над Иудеей.
6
После «безбожного посягательства на гробницу», как охарактеризовал Иосиф Флавий проникновение Ирода в могилу Давида и Соломона, обстановка в его семье вновь обострилась и в короткое время достигла крайнего предела.
Ирод как мог пытался снять напряжение в семье. Несмотря на возраст и ухудшевшееся состояние здоровье (у него стали опухать ноги и появилась одышка), Ирод возобновил прежнее увлечение охотой, стараясь увлечь ею и Александра с Аристовулом. Младший сын, однако, не проявлял к охоте никакого интереса, а старший умудрялся промахиваться с расстояния, с которого промахнуться невозможно. Когда Ирод приходил ему на помощь и подстреливал зверя, Александр спешивался и, ссутулясь, точно бы стыдясь за свое неумение обращаться с луком и стрелами, шел рядом с отцом подобрать добычу.
Дома Ирод стал больше внимания уделять другим детям, оставшимся от Мариамны, особенно их младшей дочери Киприде, незаметно превратившейся в красавицу-подростка с густыми светлыми волосами и огромными синими глазами. Тогда же он подружился с женой Александра Глафирой, которая, как ему казалась, могла благотворно воздействовать на своего мужа. Вообще, в это время Ирод стал больше внимания уделять всем членам своей разросшейся семьи, стремясь для каждого найти доброе слово и проявить заботу. В этом отношении не составил исключения и его младший брат Ферора, которому давно следовало обзавестись собственной семьей, а он все еще продолжал жить по соседству с дворцом Ирода в доме их отца, где полной хозяйкой стала его рабыня-италийка, окружившая себя огромным числом слуг и все свое время уделявшая воспитанию и образованию их общего с Ферором сына. Сын этот, впрочем, редко бывал во дворце, а когда бывал, задирал всех без исключения детей царской крови, доводя их до слез. Ирод и этого своего незаконного племянники старался приветить, назначил ему даже учителей из числа греков и потребовал, чтобы учителя эти обучали строптивого ребенка с тем же тщанием, что и его детей и внуков.
Однако никакие усилия Ирода восстановить в доме мир не возымели должного действия. Скорее наоборот: чем больше Ирод пытался примирить всех, тем глубже становилась трещина, пробежавшая между самыми близкими ему людьми и расколовшая их на два непримиримых лагеря. К досаде Ирода, во внутрисемейный конфликт стали вмешиваться приближенные к царю лица; к этим последним стали примыкать дворцовые слуги и даже рабы. Все они, как сговорившись, уверяли Ирода, что делают это исключительно из соображения государственной пользы и интересов безопасности царя. Ирод чувствовал в себе достаточно сил и энергии, чтобы самостоятельно определять, что во благо Иудее, а что во вред, и точно так же самостоятельно заботиться о собственной безопасности. Поведение приближенных он не без основания считал лицемерным, и решительно ставил их на место. Скидки не делалось никому.
Так, на сторону Александра и Аристовула встал всегда рассудительный, чуждый каких бы то ни было интриг первый министр правительства Птолемей, которому Ирод всецело доверял. Когда он потребовал от министра объяснений по поводу его изменившегося поведения, тот сказал, что не может и дальше спокойно смотреть на то, как сыновья покойной Мариамны, оправданные Августом, продолжают подвергаться в царском доме дискриминации. Ирода возмутило не столько то, что Птолемей проявил вдруг заботу о сиротах, сколько то, что его любимый министр стал заниматься совсем не теми делами, какими ему по долгу службы надлежит заниматься. Он строго отчитал Птолемея и распорядился, чтобы тот отныне выполнял не только его, Ирода, приказы, но и приказы своего старшего сына Антипатра. Птолемея такое распоряжение царя не смутило.
– Я и без того выполняю не только твои приказы, – сказал он, – но и приказы твоих сыновей, поскольку ты по возвращении из Рима назначил себе преемниками по престолу сперва Антипатра, а затем сыновей от Мариамны, Александра и Аристовула. Наследники должны быть в курсе всего, что происходит в государстве, и постепенно приучаться самостоятельно отдавать приказы.
Ирод запамятовал, что, возвратившись с сыновьями из Италии, действительно во всеуслышание объявил в Храме о назначении своими преемниками Антипатра, Александра и Аристовула, и, чтобы скрыть досаду на свою забывчивость, сказал еще:
– Похвально, что ты проявляешь рвение в служении мне и Иудее. А чтобы у тебя оставалось меньше свободного времени, которое ты не знаешь, на что употребить, я требую, чтобы ты впредь, прежде чем принять то или иное государственное решение, обсудил это решение с матерью Антипатра Дорис. Ей тоже пора, наконец, понять, что она существует на этом свете не для того только, чтобы набивать свою ненасытную утробу чем ни попадя, но и для других не менее важных дел.
На Саломию, которая, как заметил Ирод, стала тихо звереть от своего затянувшегося вдовства и отсутствия мужниной ласки, неожиданное возвышение Дорис подействовало самым угнетающим образом. Она почувствовала себя обойденной вниманием брата, который всегда и во всем советовался с нею и посвящал ее во все государственные и личные дела. Не желая в самое ближайшее время оказаться последней в доме, она потребовала от своей дочери Береники, чтобы та подробнейшим образом рассказывала ей обо всем, что говорит ее муж Аристовул, равно как о том, как складываются ее отношения если не со своим деверем Александром, то с его женой Глафирой.
Беренике не понравилось столь бесцеремонное вмешательство матери в ее личную жизнь. Но вот что касается ее отношений с Глафирой, то та к месту и не к месту постоянно напоминала ей, что она царская дочь и не потерпит, чтобы Береника, будучи по своему происхождению простолюдинкой, вела себя в отношениях с нею как с ровней.
Саломию оскорбила надменность Глафиры, и она поспешила к брату жаловаться на невестку, которая кичится своим царским происхождением, не понимая, что она вообще чужая в доме Ирода, поскольку не является ни еврейкой, ни даже родственной евреям идумеянкой. Ирод, который считал, что семейное счастье зависит отнюдь не от сословного и, тем более, национального происхождения мужа или жены, а только и единственно от любви между ними, на этот раз, однако, решил, что виной нескладывающихся отношений между Глафирой и Береникой служит дурной пример Фероры. Младший брат никак не решался положить конец двусмысленным отношениям со своей рабыней, к которой применимы слова благочестивой Сарры, потребовавшей от своего мужа Авраама: «Выгони эту рабыню и сына ее; ибо не наследует сын рабыни сей с сыном моим Исааком»
[408]. Здесь союзником Ирода выступил неугомонный Птолемей, который, несмотря на запрет царя, продолжал вмешиваться в его внутрисемейные дела.
