Книга Проклятие Ирода Великого, страница 35. Автор книги Владимир Меженков

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Проклятие Ирода Великого»

Cтраница 35

Опасения иудеев имели тем бóльшие основания, что сенат, собравшийся на третий день после убийства Цезаря, принял постановление, что никто из его убийц не будет наказан, а хорошо известно, что такого рода постановления лишь разжигают нетерпение толпы, жаждущей крови за совершенное преступление. Собственно, в том, что все именно так и произойдет, иудеи убедились уже в день погребения праха Цезаря. Тогда огромная толпа, вооружившись факелами и дубинами, ринулась по городу искать убийц своего кумира и устраивать поджоги. Встретив на своем пути опечаленного поэта Гельвия Цинну, оплакивавшего Цезаря, разъяренная толпа перепутала его с оптиматом Луцием Цинной, лютого врага Цезаря, и растерзала невинного поэта.

Вскоре из Рима стали приходить новые сообщения, из которых явствовало, что расследованием обстоятельств убийства Цезаря занялся Марк Антоний. Он перевез в свой дом обширный архив Цезаря, взял под личный контроль государственную казну и мало-помалу стал распутывать сложный клубок интриг в высших эшелонах власти, приведших к трагической развязке. Антонию недостаточно было знать, что во главе убийц Цезаря стояли Кассий и Брут [80]; ему было важно установить, кто стоял за ними и чья рука направила их кинжалы – сами убийцы никогда не бывают организаторами заговоров, они лишь слепое орудие в руках истинных заговорщиков, остающихся в тени.

Антонию не пришлось долго искать главного заговорщика – его имя назвал сам Брут, когда воздел руку с окровавленным кинжалом над поверженным телом Цезаря и, потрясая им, вскричал: «Цицерон!» За ним-то и стал охотиться Антоний, не упуская ни малейшего повода, чтобы восстановить против него сенат [81]. Цицерон, в свою очередь, ринулся в ответную атаку, рассчитывая на свое красноречие и факты, о которых поговаривали многие, но не знали деталей, известных ему одному. Разоблачение этих-то фактов и стало причиной гибели состарившегося и, к тому же, выбитого из привычной жизненной колеи обстоятельствами личного свойства политика: разводом с женой Теренцией на том основании, что та нисколько не заботилась о нем, женитьбой на молодой девушке, годившейся ему в внучки, смертью при родах его горячо любимой дочери Туллии и последующим разводом с молодой женой, которую, как ему показалось, обрадовала смерть Туллии.

2

Как бы там ни было, но в Цицероне, бросившимся в ответную атаку на Антония, больше говорила усталость от навалившихся на него жизненных невзгод, чем расчетливость искушенного политика. Он написал четырнадцать филиппик, в которых разоблачил не только Антония, но и его жену Фульвию, бывшую в первом браке женой скандально известного далеко за пределами Рима Клодия [82]. Не соизмеряя убийственность приводимых фактов с риском для собственной жизни, Цицерон, выступая в сенате, напрямую обращался к Антонию, полагая, что тем самым он не только парализует стремление врага и дальше обвинять его в государственном преступлении, но и лишит его надежды занять высшую должность в Риме. «Так не хочешь ли ты, чтобы мы рассмотрели твою жизнь с детских лет? – публично вопрошал он своим хорошо поставленным голосом, так что, слушая его, трудно было предположить, что человек этот в раннем возрасте был заикой и ему, чтобы исправить этот недостаток, приходилось выходить на берег моря и, набрав в рот мелкие камешки, упражняться в красноречии, заглушая шум прибоя. – Мне думается, будет лучше всего, если мы взглянем на нее с самого начала. Не помнишь ли ты, как, нося претексту [83], ты промотал все, что у тебя было? Ты скажешь: это была вина отца. Согласен; ведь твое оправдание преисполнено сыновнего чувства. Но потом ты надел мужскую тогу, которую тотчас сменил на женскую. Сначала ты был шлюхой, доступной всем; плата за позор была определенной и не малой, но вскоре вмешался Курион, который отвлек тебя от ремесла шлюхи и – словно надел на тебя столу [84]– вступил с тобой в постоянный и прочный брак. Ни один мальчик, когда бы то ни было купленный для удовлетворения похоти, в такой степени не был во власти своего господина, в какой ты был во власти Куриона. Сколько раз его отец выталкивал тебя из своего дома! Сколько раз ставил он сторожей, чтобы ты не мог переступить его порога, когда ты все же, под покровом ночи, повинуясь голосу похоти, привлеченный платой, спускался через крышу! Дольше терпеть такие гнусности дом этот не мог. Не правда ли, я говорю о вещах, мне прекрасно известных? Вспомни то время, когда Курион-отец лежал, скорбя, на своем ложе, а его сын, обливаясь слезами, бросившись мне в ноги, поручал тебя мне, просил меня замолвить за него слово отцу, если он попросит у отца шесть миллионов сестерциев [85]; ибо сын, как он говорил, обязался заплатить за тебя эту сумму; сам он, горя любовью, утверждал, что он, не будучи в силах перенести тоску из-за разлуки с тобой, удалится в изгнание».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация