Ирод рассердился.
– Я вижу, в Иерусалиме за время моего отсутствия появилась новая мода: отвечать на вопросы вопросом. Ты можешь говорить прямо?
– Могу.
– Вот и говори. Заодно покажи мне бочку, из которой ты наливал вино.
– Изволь. – Александр проводил Ирода в темный прохладный погреб, доверху заставленный бочками с вином. – Вот отсюда и наливал, – показал он на одну из бочек.
– Налей и мне, – потребовал Ирод.
Александр наполнил полную чашу вином и протянул Ироду.
– Отведай сам.
Александр сделал большой глоток, покатал вино языком во рту и, проглотив, удовлетворенно крякнул:
– Отличное вино! Не хочешь ли убедиться в этом сам?
– Спасибо, в другой раз. – Поднимаясь по крутой лестнице из погреба наружу, Ирод спросил еще: – Так кто же передал тебе записку Малиха?
– Не помню.
– А ты постарайся.
– Кажется, – наморщив лоб, стал вспоминать виночерпий, – это был Елисей. Нет, не Елисей, в тот день Елисей с утра ушел на рынок и до обеда не вернулся. Скорей всего, это был Орсан – так зовут раба-парфянина Гиркана. Вот только кто подарил этого раба Гиркану? Точно не твой отец и не твои братья. Тогда – кто? Гиркан ни за что не потратился бы на покупку раба, ты же знаешь, как он скуп. Впрочем, и Орсан не мог передать мне записку Малиха, его тоже в тот день куда-то отослал хозяин… – Отчаявшись вспомнить, виночерпий виновато развел руками. – Рад бы помочь тебе, Ирод, да не могу: моя память так по-дурацки устроена, что из нее напрочь выдувает, как пух сквозняком, всякую ерунду.
– Стало быть, ты не запомнил и такую ерунду, как маленький флакон, который тебе передал вместе с запиской Малих?
– Какой еще флакон? – насторожился Александр.
– Из зеленого египетского стекла, – сказал Ирод. – А может, и не зеленого, а коричневого или голубого. Твоя родина ведь славится своими стеклянными изделиями, не так ли? Никто лучше вас не умеет придавать им любую нужную вам форму. Как только вы ухитряетесь из застывшей холодной стеклянной массы творить чудеса?
– Дело нехитрое, только мне никто никаких флаконов не передавал. Не было такого, господин наместник!
Александр явно скрывал от Ирода нечто очень важное, скрывал неумело и нагло, опасаясь, видимо, не столько за себя, сколько за другого, куда как более важного и опасного для него человека, которого он ставил выше Ирода, что и проявилось в его насмешливо произнесенных словах «господин наместник».
– Не было – и не надо, – успокоил занервничавшего египтянина Ирод и вернулся к братьям.
Здесь, чтобы не мешать горю матери, продолжавшей раскачиваться над телом скоропостижно скончавшегося мужа, и заодно не вызвать подозрений у Малиха, державшего теперь руки вдовы в своих руках, он подзывал к себе по одному братьев и продолжал расспрашивать их о деталях того злополучного обеда. И въедливость его окупилась сторицей. Он выяснил, что во время смены блюд, когда слуги подали десерт, заодно были заменены и кубки. Но вот если кубки всем гостям были поданы пустые, то кубок Антипатра оказался уже наполненным. Взволнованный этой новостью, Ирод вышел на улицу и заметил, что дом его отца окружен тройным оцеплением воинов. Таким же тройным оцеплением был окружен и расположенный по соседству дворец Гиркана. Вернувшись во двор, он спросил Фасаила:
– Где твои стражники?
– Я отпустил их по случаю объявленного в Иерусалиме траура, – ответил Фасаил.
– А на воинов Малиха этот траур не распространяется?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. Вызови сюда Малиха, хватит ему демонстрировать свое горе нашей матери. – Когда Малих появился во дворе, Ирод прямо спросил его: – Чего ты испугался?
– Я?! – округлил глаза Малих. – Кого и почему я должен бояться?
– Это-то я и хочу от тебя услышать.
– Мне нечего бояться.
– В таком случае объясни мне, что делают твои люди возле нашего дома?
Малих замялся.
– Видишь ли, – начал он, трудно подбирая слова, – для тебя не должно составлять тайны, что жители Иерусалима, как бы это поточнее выразиться, не очень дружелюбно были настроены к твоему отцу и тому, что он делал.
– К одному только нашему отцу или ко всем нам?
– Если хочешь знать правду, то ко всем вам. Я не исключаю, что во время похорон Антипатра могут случиться беспорядки. Чтобы предотвратить их, я и принял превентивные меры безопасности.
– Окружив своими людьми не только дом моего отца, но и дворец Гиркана?
– Гиркан, как тебе это должно быть известно не хуже, чем мне, вообще отличается крайней безалаберностью. Никогда не угадаешь, чего от него следует ожидать. Сейчас он убит горем, считая себя виновником смерти твоего отца, поскольку Антипатр скончался в его доме. Я не поручусь за то, что он не выйдет на улицу и не станет на виду у всего Иерусалима рвать на себе одежду и посыпать голову пеплом. Ни к чему хорошему это не приведет.
– А что будет плохого, если Гиркан поступит именно так, как ты говоришь?
– Первосвященник должен являть собой образец сдержанности и мудрости. Не подобает первосвященнику становиться истеричной плакальщицей, которую нанимают за плату, чтобы она рыдала над покойным и царапала себе лицо.
Ирод пристально смотрел на Малиха, стараясь угадать его истинные чувства и мысли. Малих был непроницаем. И тогда Ирод, понизив голос, спросил:
– За что ты убил моего отца?
Ни один мускул не дрогнул на лице Малиха. Выдержав взгляд Ирода, он в свою очередь спросил:
– Ты ожидаешь услышать от меня ответ на свой нелепый вопрос?
– Я требую ответа.
Малих, не отводя своего взгляда от глаз Ирода, тихо произнес:
– За что вы, идумеяне, ненавидите нас, евреев?
– Это не мы ненавидим евреев, это ты, Малих, ненавидишь нас, идумеян. И я знаю причину твоей ненависти.
Малих усмехнулся.
– Любопытно было бы услышать эту причину.
– Ты возненавидел моего отца в ту самую минуту, когда Цезарь назначил его, идумеянина, а не тебя, еврея, наместником Иудеи.
– В назначении Цезаря ничего не говорилось о том, что твой отец назначит начальником Иерусалима и его окрестностей твоего брата Фасаила, а тебя начальником Галилеи. Или я ошибаюсь?
– Вот за это ты и решил поквитаться с моим отцом, а теперь, когда он мертв, ты примешься за нас.
Ничего ему на это не возразил Малих. Он только продолжал смотреть прямо в глаза Ирода, и во взгляде этом Ирод не увидел ничего, кроме усталости не спавшего долгое время человека. Так они и стояли друг перед другом посреди двора – стояли долго, прежде чем Малих произнес:
