Иное дело шурин Ирода и брат Мариамны Аристовул. Воспитанный, как и Ирод, в эллинистическом духе, он, несмотря на свою молодость, одинаково равно относился ко всем людям вне зависимости от их национальной принадлежности и вероисповедания. Для него не имело значения, кто перед ним: иудей, грек, римлянин или кто другой. Длительная оборона Масады, когда ему, природному еврею, приходилось сражаться с евреями же, научила его другому: различать людей не по их национальной принадлежности, а по тому, враги ли они ему или друзья. Именно таким и должен быть, думал Ирод, царь Иудеи. Ну да что толку гадать, каким царем мог стать Аристовул, если царем
уженазначен он, Ирод? Ему и надлежит спасти Иудею и ее народ. Даже ценой все возрастающей ненависти к нему со стороны евреев.
Ирод с грустью думал о тяжести ответственности, которую возложила на его плечи судьба. На время он даже забыл о защитниках города, которых ему для их же блага предстояло покорить. Он чувствовал себя Давидом, оказавшимся один на один перед огромным Голиафом. А как было бы славно, если бы перед ним находился сейчас не Голиаф-Иерусалим, а благочестивый Орна – славный потомок внука Ноя Иевуса, основавшего в незапамятные времена этот Великий город
[210].
Впрочем, рассчитывать на благородство сторонников Антигона не приходилось. Иерусалим основательно подготовился к обороне. На десятки верст вокруг города были вырублены все леса и сожжены деревни, чтобы армии Ирода не досталось ничего съестного, а его коннице и вьючным животным фуража. В самом Иерусалиме сосредоточились значительные силы иудеев. По сведениям перебежчиков, там находилось до полумиллиона одних только воинов, не считая мирных жителей. Ворота города частью были заложены камнем, а частью обиты снаружи и изнутри железными и медными листами. Над воротами были надстроены сторожевые башни, в которых постоянно находились дозорные, внимательно следившие за всеми перемещениями воинов Ирода.
Нечего было и думать о том, что иудеев удастся выманить на открытую местность и тем самым сохранить Иерусалим. Город придется брать штурмом. Ирод с болью в сердце думал о том, какие разрушения претерпит Иерусалим, прежде чем Антигон признает свое поражение. Мысли о неизбежных людских потерях Ирод гнал прочь, – к крови он стал привыкать, и это было худшей из его привычек, которые он приобрел со времени обретения власти над себе подобными.
На военном совете, проведенном с Соссием и Махиром, Ирод принял решение возвести вокруг Иерусалима три земляных вала, превышающих по высоте стены города, и установить на них метательные машины. Командование первым валом, возведенным напротив Храма – самым укрепленным местом в городе, откуда двадцать семь лет назад Помпей штурмовал Иерусалим, – Ирод принял на себя; работами по возведению двух других валов и установкой на них метательных орудий он поручил руководить Соссию и Махиру. Пока сирийцы из вспомогательных войск занимались возведением валов, а воины под руководством центурионов снова и снова отрабатывали навыки штурма крепостных стен и ведения уличных боев, Ирод разослал по всей стране отряды с приказом собрать и доставить в лагерь продовольствие и фураж в необходимом для длительной осады количестве.
Иудеи, с раннего утра и до позднего вечера наблюдавшие со стен Иерусалима за ходом подготовки к штурму, насмехались над римлянами и сирийцами и осыпали оскорблениями Ирода, а ночами выбирались потайными подземными ходами наружу, вступали в короткие схватки с противником и поджигали осадные орудия. Ирод приказал солдатам выявить все выходы из подземелья и установить там засады. С окончанием возведения валов Ирод приступил к методичному обстрелу столицы горящим асфальтом, а крепостные стены огромными камнями. Защитников города это, однако, не смутило. Несмотря на пожары, возникшие в Иерусалиме, они по-прежнему все дни напролет проводили на стенах города, хвастая неприступностью столицы и тем, что на их стороне стоит сам Господь Бог.
– Эй, Ирод, – кричали они, – проваливай подобру-поздорову в свою Идумею и помолись своему истукану Котзе
[211], чтобы он даровал силу твоим ятрам, пока мы тебе их не отрезали! Где это видано, чтобы народом, избранным Предвечным, правил простолюдин из чуждого нам племени? Не было такого от самого сотворения мира и никогда не будет, пока на земле останется хотя бы один еврей, ты это так и передай своим хозяевам в Риме!
Эти и другие подобные оскорбления всякий раз вызывали дружный хохот на стенах Иерусалима. Между тем время шло, а армии Ирода все никак не удавалось соорудить достаточно высокий земляной вал. Наступил праздник Пасхи, за ним праздник Пятидесятницы. В Иерусалиме наступил голод. Ирод приказал солдатам готовить пищу на виду у горожан и громко нахваливать ее, приглашая осажденных разделить с ними трапезу. Уловка ему удалась: иерусалимцы направили к Ироду посольство с просьбой разрешить ввоз в столицу животных, дабы не прекратились ежедневные жертвоприношения Господу Богу, как того требует древний обычай. Ирод удовлетворил просьбу осажденных. Каково же было его негодование, когда во время очередной трапезы, когда солдаты, как это и стало правилом в ходе непомерно затянувшейся осады, принялись нахваливать свою пищу, высыпавшие на стены Иерусалима иудеи, каждый с огромным ломтем жареного мяса в руке, отвечали им:
