– Имя этого человека?
– Старейшина Самея, – ответили ему. – Один из самых богатых иудеев, имущество которого конфисковано.
Ироду это имя что-то напомнило, но что именно, он не мог вспомнить.
– Приведите его ко мне, – приказал он.
Человека, назвавшегося Самеей, привели. Ироду было достаточно одного беглого взгляда, чтобы узнать его. Как он и предполагал, этим человеком оказался старейшина, некогда выступивший против него в суде за казнь галилеянина Езекии и ста двадцати семи его разбойников, грабивших соседей-сирийцев. За время, прошедшее с тех давних пор, Самея заметно постарел, но голос у него оставался таким же зычным и многотонным, как прежде.
Представ перед Иродом, Самея сказал:
– По дороге сюда я увидел на площади тела моих товарищей, которых ты приказал казнить, не удосужившись даже допросить их. Между тем большинство из них ты легко узнал бы, поскольку все они присутствовали на суде над тобой, устроенном по моему настоянию первосвященником Гирканом за преступление, которое ты совершил, едва став областеначальником Галилеи. Напомню тебе, Ирод: щадя твою молодость, никто из них не подал свой голос против тебя. Это сделал один только я. И вот результат: те, кто пощадил тебя, убиты, а меня ты вызвал к себе. Уж не хочешь ли ты собственноручно казнить меня? Изволь, я готов принять смерть. Я ничем не лучше моих товарищей, которые до сегодняшнего утра составляли цвет и славу Иудеи.
Ирод не мог не признать, что старейшина, выступивший с памятной ему обвинительной речью в суде, исполнен достоинства, которое не часто встретишь в людях на краю гибели. Ему лишь раз довелось встретить подобного человека, но то был безумный старик, прятавшийся высоко в горах в пещере и казнивший у него на глазах всю свою семью, а затем, прокляв Ирода, покончил с собой. Самея не был похож на безумца и, судя по его словам, не собирался проклинать Ирода. И Ирод, не желая уступать Самее в проявлении чувства собственного достоинства, сказал:
– Нет, Самея, я не собираюсь казнить тебя. Более того: за тобой сохраняются все твои богатства, которые ты накопил за свою жизнь. Можешь получить их назад и идти, куда пожелаешь. Ты свободен.
Ни один мускул не дрогнул на лице гордого старика. Он сказал:
– Я никогда не был твоим сторонником, а теперь, после казни моих товарищей, подавно им не стану. По какой причине ты унижаешь меня, сохраняя мне жизнь?
Ирод усмехнулся.
– По одной-единственной, любезнейший Самея: чтобы ты до последних своих дней продолжал испытывать то унижение, какое испытал я, слушая твою речь в суде.
Позже Ирод узнал, что Самея не взял ничего из того, что у него конфисковали. Ирода это ни удивило, ни раздосадовала. Он лишь подумал о том, что хорошо бы иметь своими врагами побольше таких людей, как Самея.
4
Отпустив старика, Ирод из средств, конфискованных у своих состоятельных противников, вознаградил всех римских солдат, принявших участие в осаде и штурме Иерусалима. Не остались без наград начальники легионов, включая Махира, чей срок пребывания в Иудее закончился, но особенно щедро он одарил Соссию. Принимая деньги, наместник Сирии сказал:
– Мы пришли в Иудею, чтобы выполнить приказ Антония. Мы покидаем твою страну, Ирод, с чувством благодарности тебе за твою щедрость. Позволь и мне, прежде чем мы вернемся в Сирию, в знак памяти о нашем пребывании здесь поднести тебе дар, достойный твоего царского сана.
С этими словами Соссий поднес Ироду венец, выполненный из чистого золота.
– Я с благодарностью принимаю твой дар, – сказал Ирод, – и если у тебя не будет возражений, передаю этот венец в Храм в качестве жертвы Господу Богу, благодаря Которому нам ниспослана победа.
– Венец твой и тебе решать, как им распорядиться, – ответил Соссий.
Расстались они друзьями. Ирод проводил римлян до Самарии, где, взяв свою семью, возвратился в Иерусалим, а Соссий, отправился дальше, в Антиохию, ведя закованного в цепи Антигона, объявленного главным врагом Рима.
Из дальнейших записей Ирода, использованных позже Николаем Дамасским, нам известно, что Ирод запретил кому бы то ни было называть его царем Иудеи до тех пор, пока ему не сообщили, что по приказу Антония Антигон был обезглавлен. Факт казни Антигона подтвержден многими древними авторами, в их числе древнегреческим историком и географом Страбоном. Вот что написал он в своих «Исторических комментариях»
[215]: «Привезя иудея Антигона в Антиохию, Антоний отрубил ему там голову. Он был первым римлянином, который велел таким образом казнить царственное лицо; по его мнению, иначе нельзя было заставить иудеев признать вместо него вновь провозглашенного царем Ирода, потому что даже пытки не могли побудить иудеев называть последнего царем. Антоний при этом полагал, что бесславная смерть царя заставит забыть иудеев о нем, а с другой стороны, ослабит ненависть их к Ироду».
5
В этой записи Страбона содержится одна неточность. В Антиохию Антигона доставил не Антоний, а Соссий. Соссий намеревался отправить Антигона в Рим, дабы предать там его суду сената. Этого-то суда и опасался Ирод. Антоний уже обвинил его в нежелании заниматься государственными делами, а новые сообщения Ревекки, поступившие из Александрии, о которых мы поведем сейчас речь, заставили его думать, что Антоний решил лишить его царского сана. Ничто не могло помешать и сенату, тремя годами ранее утвердившего Ирода в звании царя Иудеи, отобрать теперь у него этот титул и провозгласить царем Иудеи Антигона, благо он, в отличие от простолюдина Ирода, происходит из рода Хасмонеев и пользуется поддержкой огромного числа иудеев.
Недели и месяцы, проведенные в неизвестности, показались Ироду годами муки. Мать уговаривала его не повторять ошибок отца и, заполучив власть, немедленно начать укреплять ее не только в Иерусалиме, но и во всей стране. Ирод ничего ей на это не отвечал. Да он и не знал толком, радоваться ему, что он наконец добился царской власти, или эта власть ему не нужна? Состояние неопределенности с выбором, предоставленным ему самой судьбой, угнетала Ирода. Ничто не радовало его: ни семья, с которой он наконец соединился, ни бурные ласки Мариамны, которая изводила его своей ненасытной страстью, ни беседы с мудрым калекой Иосифом, которого он слушал вполуха, не сводя при этом взгляда с его волосатых рук, которые проникли в лоно Мариамы и извлекли оттуда на свет Божий его сына Аристовула. Став наконец царем, Ирод страшился: даже если Антоний подтвердит его полномочия, удастся ли ему сохранить за собой эту власть, как если бы царский титул был кубком, выполненным из тончайшего стекла, который ему поручили нести в кромешной тьме по узкой горной тропе, а ему в этом не только никто не помогает, но каждый норовит вырвать кубок из его рук, а самого Ирода столкнуть в пропасть.
