Царь пребывал в глубокой тревоге, которую не рассеяла даже весть гонцов о том, что египтяне разбили остатки флота пастухов и полностью завладели Нилом. В тот вечер гонец, которого царь отправил в Напату к своей семье, вернулся с письмом от Тетишери. Яхмос разгладил письмо и стал читать:
От Тетишери моему внуку и повелителю, фараону Египта, Яхмосу, сыну Камоса, за сохранение ценной жизни которого я молю великодушного Бога. Пусть Бог направит его мысли по верному пути, крепит его сердце верой и руку для поражения врага. Гонец принес нам весть о смерти твоего доблестного отца Камоса и сообщил его последние слова, обращенные ко мне. Мне кажется уместным в тот миг, когда ты сражаешься с врагом, сказать в нескольких строках о том, что обременяет наши сердца, ибо мое сердце дважды за одну короткую жизнь испытало смерть. Но соболезнование не чуждо тем, кто сражается в горниле страшной войны, где жизнь ничего не стоит, и отважные воины идут навстречу смерти. Не стану скрывать от тебя, весть гонца о гибели Камоса и победе нашей армии, вопреки боли и горю, мне дороже. Хуже было бы, если бы Камос явился ко мне с вестью о поражении. Так что продолжай начатое сражение, пусть милостивый Бог благословит тебя своей заботой. Пусть молитва моего сердца и нежных сердец моего окружения, которые разрываются между печалью, силой духа и надеждой, хранит тебя! Знай, мой повелитель, что мы отправимся в город Дабод, ближе к границе с нашей страной, чтобы быть рядом с твоими гонцами. Прощай.
Яхмос прочитал письмо и почувствовал страшную боль и страстную надежду, которая скрывалась за этими строками. Перед его взором возникли лица тех, кто остался в Напате: Тетишери с изможденным лицом и седыми волосами, величественная и печальная бабушка Ахотеп, его добрая мать Сеткимус, большеглазая и стройная жена Нефертари. Он тихо сказал про себя: «Великий Бог, Тетишери спокойно и с надеждой принимает на себя эти ужасные удары, вопреки печали она не забывает о цели, к которой мы стремимся. Я никогда не забуду ее мудрость, она станет мне образцом для ума и сердца!»
11
Захватив в плен корабли пастухов, флот египтян продолжал выполнять стоявшую перед ним задачу. Он блокировал западный берег, вселяя страх в сердцах обитателей дворцов, возвышавшихся над Нилом. Лучники стреляли в форты на берегу, оборонявшиеся отвечали им тем же. Однако флот не собирался атаковать эти форты, поскольку они были хорошо укреплены и находились слишком высоко по сравнению с уровнем Нила во время сбора урожая. Флот ограничился тем, что прощупывал возможности оборонявшихся и держал их в осаде. Душа тянула Яхмоса Эбану к южному берегу, где жили рыбаки, где билось нежное, любящее его сердце. Он подумал, что там сможет проникнуть в Фивы. Однако пастухи оказались более осторожны, чем он ожидал. Они отобрали у египтян тот обширный берег и разместили на нем хорошо вооруженных гвардейцев.
Царь Яхмос решил воздержаться от массированного наступления и отправил в бой элитные подразделения обученных воинов под прикрытием высоких щитов. Они соревновались с защитниками крепкой стены в разных хитростях и точной стрельбе, без устали показывали свое традиционное искусство и высокую точность. Сражение продолжалось несколько дней. Было трудно предсказать, чем оно закончится. Все больше беспокоясь, царь сказал:
— Врагу не следует давать передышки, чтобы он не смог перестроиться или создать новые батальоны колесниц. — Яхмос схватился за эфес меча. — Я отдам приказ возобновить наступление всеми силами. Если без потерь не обойтись, тогда не станем жалеть себя, как полагается воинам, которые поклялись освободить Египет от тяжелого ига врага. Я отправлю гонцов к губернаторам юга с приказом, чтобы те делали осадные орудия и хорошо защищенные осадные башни.
Царь отдал приказ к наступлению и сам следил за расстановкой батальонов лучников и копейщиков на широком поле боя. Командир Мхеб был на правом фланге, командир Диб — на левом. Египтяне катились вперед, словно широкие волны. Догнав переднюю волну, следующая заполняла освободившееся место и тут же вступала в бой с врагом, скрывавшимся за вселяющими страх стенами. Время шло, на поле выходили все новые отряды воинов и приближались к стене Фив. Египтяне стали наносить врагу огромные потери, хотя сами тоже несли значительный урон. И все же египтяне потеряли меньше, чем в первый день. Сражение продолжалось еще несколько дней. Правый фланг египтян усилил нажим на врага, и ему удалось подавить одну из оборонительных точек, уничтожив всех, кто стрелял из отверстий в стене. Храбрые офицеры воспользовались этим и шли на приступ этой точки, установив лестницу и взбираясь по ней с доблестными бойцами. Товарищи прикрывали их, обрушивая на врага тучи стрел. Царь пришел в восторг от этой атаки, ставшей примером для его армии.
Действительно, эта атака произвела сильное впечатление. Ее повторили на второй день, на третий день ее провели в двух разных местах. Натиск египтян неуклонно рос, и победа стала приобретать осязаемые очертания. В этот миг явился гонец от Шо, губернатора Сайина, во главе вооруженных до зубов воинов, которые недавно прошли обучение. Их сопровождал корабль, груженный осадными приспособлениями, лестницами и несколькими осадными башнями. Царь радостно встретил солдат, его вера в победу удвоилась. Он велел им пройти маршем на поле перед лагерем, чтобы воины могли приветствовать пополнение и черпать в нем новую надежду и силу.
На следующий день разыгралась ожесточенная битва. Египтяне поставили все на ряд атак и без тени страха встречали смерть. Они наносили врагу тяжелые потери. Враг выказывал усталость и отчаяние, его воины уже не могли твердо держать мечи в руках. Командир Мхеб, вернувшись с поля боя, мог сказать своему повелителю:
— Мой повелитель, завтра мы возьмем эту стену.
Поскольку все командиры были с ним единого мнения, Яхмос отправил гонца к своей семье и пригласил ее в Хабу, над которым развевался египетский флаг, чтобы всем вместе скоро вступить в Фивы. Царь провел ночь, лелея большую надежду на успех.
12
Обещанный день настал, египтяне пробудились в страшном волнении. Они рвались в бой, их сердца жаждали услышать музыку, возвещающую начало боя и победу. Отряды воинов заняли места за броней и осадными башнями. И тут их взору предстала чудовищная картина: к стене, которую они собирались взять приступом, были прикованы обнаженные египтянки и маленькие дети, которых пастухи использовали в качестве щитов от быстрых стрел и снарядов египтян. Пастухи скрывались за ними, смеялись и злорадствовали. Египтяне видели обнаженных, оскорбленных женщин с распущенными волосами, маленьких детей со связанными руками и ногами. Сердца тех, перед кем открылось это страшное зрелище, разрывались от боли. И не только сердца мужей и сыновей этих женщин. У воинов опустились руки, они не могли удержать мечи, их сердца охватило смятение. Царь встретил эту весть, словно гром среди ясного неба, и гневно воскликнул:
— Какая варварская жестокость! Эти трусы прячутся за телами женщин и детей!
Среди окружения царя и командиров воцарилось молчание. Светало, вдали перед их взорами предстали стены Фив, защищенные телами женщин и детей. По коже воинов поползли мурашки ужаса, их лица побледнели, руки и ноги онемели. Сердца воинов были вместе с измученными пленницами и их храбрыми семьями. Воины беспомощно застыли в поле, бессилие мучило и угнетало их. Раздался дрожащий голос Гура:
