— Ты, верно, шутишь? Хотя сейчас, уверен, мне обязательно повезёт. Может быть, пан ссудит мне немного денег?
— Я не даю ссуд, — сказал Антип, — но могу купить у тебя кое-какие вещи, трубу, например.
— О, конечно! — радостно воскликнул трубач.
Вручив полученные от Новодворского злотые, Антип стал обладателем пронзительной трубы, а её бывший хозяин радостно бросился к игорному столу. Скоро он возвратился с тем же печальным результатом, невезение продолжало преследовать его, о чём были сразу принесены новые жалобы.
— Может быть, пан желает купить ещё одну трубу? — с надеждой спросил он.
— Сколько же их у тебя? — удивился Антип.
— Довольно, чтобы сыграть отходную треклятым москалям.
Антип прикинул и решил, что для такого запаса его тощей казны не хватит, следовало искать другой ход.
— Труб мне больше не нужно, — сказал он, — вот если продашь куртку и шляпу...
— Бери! — радостно воскликнул трубач и, получив деньги, вернулся к игрокам.
Через некоторое время там зазвучали сердитые голоса, среди которых выделялся тонкий голос, пытающийся в чём-то оправдаться. Его перекрывала грубая брань.
— Гляньте, этот плут решил расплачиваться простыми медяшками! — кричали игроки, — так вот тебе на сдачу, чтоб знал, как дурить!
— Ратуйте, Панове, — взмолился трубач, — не ведал, не мыслил обману, вот вам крест.
Ему не поверили и дюжими кулаками разукрасили всё лицо. Когда он охающий приполз в свой угол, Антип отметил, что трубач получил сполна за своё намерение сыграть отходную треклятым москалям. И не его вина, что повреждённый умом бедняги принял медные кружочки за злотые. Впрочем, наживаться на чужом несчастье он не хотел и вернул ему все купленные вещи, в том числе и пронзительную трубу. Пусть постарается теперь извлечь из неё хотя бы один звук.
Избиение трубача являлось последним громким действием этого дня. В полночь лагерь угомонился, войска занимали исходные позиции и старались не шуметь. Согласно гетманской диспозиции, штурмовать крепость надлежало с двух противоположных сторон. На юго-западе полковник Вайер должен был с помощью петард взорвать Копытецкие ворота и через них ворваться в крепость. Действиями войск на востоке руководил Новодворский, в распоряжении которого находилась немецкая пехота и венгры. Основной удар намечалось нанести на Авраамиевские ворота, однако сообщение Антипа несколько изменило первоначальный план. Пан решил разделить силы: сам остался на прежнем месте, а немца Шембека послал к предполагаемой трещине и перебросил туда основные силы. Приступу должна предшествовать пушечная пальба с Покровской горы.
Начало казалось многообещающим: пушки сделали несколько удачных выстрелов, вызвавших пожары в крепости. Желая воспользоваться благоприятным случаем, Вайер спешно выслал подрывников, не дожидаясь окончания обстрела. Те действовали не лучшим образом, возможно, боялись угодить под огонь своей батареи. Во всяком случае, взрыв петарды видимого вреда Копытецким воротам не нанёс. О второй попытке нечего было и думать, ибо тамошние защитники насторожились.
А на востоке события развивались так. Рыжий Шембек с парой подручников пополз к месту, указанному Антипом. Ползли неслышно, тише змей, и подобрались к самому основанию. Немец уже начал было снимать короб, как вдруг почувствовал слабый толчок в плечо.
— Тихо! — негромко, но властно приказал ему чей-то голос. Немец встрепенулся и тут же получил такой крепкий удар по голове, что далее уже не смел осушаться. Подручники последовали его примеру. В это самое время Новодворский и его помощники двигались к Авраамиевской башне. С большой предосторожностью им удалось приблизиться к воротам и установить петарды. Выбравшись из узкого прохода между крепостной стеной и срубом, они нетерпеливо ждали взрыва и муть было не пострадали, когда он прогремел. Однако о произведённом действии могли только гадать, ибо не имели прямой видимости, а проход оказался засыпанным землёй. Новодворский ждал такого же взрыва с участка Шембека, чтобы начать приступ. Взрыва не было, и, как ни беспокоило Новодворского это обстоятельство, он понимал, что медлить более нельзя и приказал трубить сигнал к атаке. Сигнала, увы, не было тоже. Тщетно силился трубач извлечь хотя звук из своего инструмента, разбитые губы напрочь отказывались слушаться. Новодворский только теперь обратил внимание на его жалкое состояние и так разозлился, что бедняга в эту ночь лишился ещё и передних зубов. Пан, уже более не таясь, вернулся к своему войску и погнал их на приступ, доверяя уже теперь только собственной глотке и кулакам. Войско на приступ идти не хотело, ибо не видело воочию разрушений. Несмотря на явное ослушание, оно выказывало более здравого смысла, чем начальник.
Особенную строптивость проявили венгры, они не пожелали безропотно сносить ругань польского пана и отвечали ему тем же. Громкие крики бранящихся позволили защитникам верно определить направление для стрельбы. Авраамиевская башня, Веселуха и прилегающие к ним прясла опоясались дымками выстрелов. В дело включились пушки верхнего, среднего и подошвенного боя, их поддержали самопалы и ручницы. Ночь огласилась многочисленными воплями и стонами, потери врага оказались значительными. Ротмистр Дарский отметил в своём дневнике: «У нас 20 убитых и 70 раненых». Но он явно поскромничал.
Так и закончился этот первый приступ.
Король был взбешён. Высокое положение давало ему право винить в неудаче всех кроме себя, и он им пользовался без стеснения. Полковник Вайер, на долю которого выпала основная часть королевского гнева, угрюмо отмалчивался, только покручивал седой ус. Старый служака сам не мог простить себе оплошность со взрывом петарды. Жолкевский попытался вступиться за боевого товарища. «Столь сильные стены, — сказан он, — требуют мощных зарядов, опасных для подрывников».
— Солдат, не желающий воевать из-за опасности получить рану? С таким настроем нам и в самом деле вряд ли удастся победить... — начав вполне спокойно, король всё более повышал голос и вдруг зашёлся в яростном крике: — Взрывать! Копать! Стрелять! Стрелять безостановочно из всех пушек: пусть небо разверзнется над упрямыми еретиками!
Во исполнение королевского приказа пушки палили весь день 25 сентября. Особого вреда крепостным укреплениям они не причинили, хотя в городе начались пожары. Их быстро тушили, паники не наблюдалось. Вечером, желая хоть как-нибудь оправдаться за неудачу, немцы напали на острог, прикрывавший подступы к Пятницкой башне со стороны Днепра. Защитники были вынуждены оставить его. Это всё, чего удалось достигнуть под действием королевского гнева. Утром Сигизмунд не услышал пушечного гула и удивлённо заметил:
— Если наши доблестные пушкари берегут мой сон, пусть не стесняются. Скажите, что король уже встал и ждёт их приветствия.
Оно, увы, прозвучало слабо. Оказалось, что в результате интенсивной стрельбы многие пушки вышли из строя и требовали ремонта. Положение сложилось достаточно серьёзным и как всегда в подобных случаях потребовался совет Жолкевского.
