В кабинете, на большом мозаичном столе, где лежала папка с бумагами, сшив номеров «Санкт-Петербургских ведомостей», стояли фарфоровые безделушки, горели две восковые свечи под оранжевыми бумажными колпачками. Свечи освещали только стол. Темным силуэтом в сумраке кабинета вырисовывался стройный маркиз. Он поклонился и был «пожалован к руке».
– Что побудило вас, маркиз, искать свидания со мной?.. – сказала цесаревна, указывая Шетарди стул против себя. – Прошу вас садиться.
– Дела вашей Родины, которую я искренно полюбил и к которой серьезно привязался. Я получил известия, что Швеция готова к войне с Россией. Я пришел предупредить вас об этом.
– Сие очень прискорбно, маркиз… Но почему вы пришли сказать о сем мне. Есть канцлер и есть коллегия иностранных дел, есть правительница и, наконец, есть император.
– Которому, кстати сказать, и года еще не минуло.
– Совершенно верно… Но сие не мешает ему отдавать указы. И думается, что я вам очень мало могу посоветовать в сих печальных для моей Родины обстоятельствах.
– С вами народная любовь… И Швеция верит только вашему слову. Только с вами она готова договориться без всякого напрасного кровопролития.
– Не похоже на сие, маркиз… Швеция заключает союз с исконным врагом православия – Турцией… И оный союз готовите нам вы, французы…
Шетарди не сразу нашелся что ответить. Эта красивая женщина была умна и очень хорошо осведомлена. Шетарди догадался, через кого. Он густо покраснел и нерешительно сказал:
– Принцесса, надо быть справедливым. Швеции очень нелегко в настоящее время… Партия шляп…
Цесаревна перебила маркиза.
– Кстати, об этой партии шляп, – она взяла с угла стола большую оловянную табакерку, к крышке которой был припаян согнутый в виде шляпы шведский талер. – Мне прислали сию штучку… Гораздо в ходу ныне, говорят, в Стекольном сии символы… Расскажите мне, маркиз, вы должны хорошо все сие знать, когда, как и почему образовались колпаки и шляпы?.. По-французски это еще кое-как можно принять… Но по-русски!.. Колпаки!.. Да это просто сказать – дураки или мужья, которым изменяют их жены и которые неспособны к любви… А шляпа!.. Еще хуже!.. Это же – кислый, неловкий, робкий, никчемушный человек. Ныне сии «шляпы» грозят России… Только ли страшна сия угроза?.. Как же могли выйти такие смешные… такие неподобающие названия для почтенных политических партий?
– Ваше высочество, конечно, знаете, что та война, которую почти двадцать лет вел ваш отец со Швецией, изнурила страну. Там появилась партия людей запуганных, стоящих за мир во что бы то ни стало, считающих войну неповторимым бедствием. Это те, кто живо помнит войну, кто сам ее на своей шкуре испытал… Но после Ништадтского мира прошло уже двадцать лет, и за это время выросло новое поколение, не знающее войны. Молодежь болезненно ощущает унижение Швеции… Ваше высочество, мы разговариваем с вами на земле, которая так еще недавно была шведской землей. Прекрасную Неву и Финский залив не так просто утерять… Прибавьте к этому – Выборг. Год тому назад в Стокгольме был сейм. На этом сейме много
говорилось об унижении Швеции, и молодежь воспламенилась…
– Я слышала, не без участия французских агентов. Шетарди на этот раз выдержал атаку цесаревны. Он
спокойно возразил:
– Возможно, что и так… Другого от политики нельзя и требовать. С некоторых пор Франция не уверена в политике русского кабинета; она принимает только меры предосторожности. Политика всегда эгоистична… После этого сейма в шведское правительство вошли горячие сторонники реванша. Отнять Выборг, выгнать русских из Петербурга – вот какие речи пошли в самом сейме. Вот чем живет шведская военная молодежь в настоящее время.
– Прекрасно… Вполне разделяю ее чувства. Сама на ее месте, вероятно, так же думала и о том же мечтала бы. Но все-таки при чем же тут колпаки и шляпы? Особенно мне нравятся сии… Шляпы!
– Сейчас расскажу. У графини де ля Гарди, – ваше высочество, наверно, слыхали про нее, – самый изящный политический салон Стокгольма… Большое общество… Настоящая ассамблея… И было много молодых офицеров, людей нового поколения, готовых идти на рожон. И среди них старые политики, осторожные коммерсанты, знающие, на себе испытавшие, что такое война. И вот один из этих-то умеренных людей стал доказывать преимущество мира, необходимость для Швеции примириться с ее положением и во что бы то ни стало избежать войны. Графиня де ля Гарди оборвала его и резко сказала: «Так рассуждать нельзя!.. Вы настоящие колпаки!..» Поднялся страшный шум. Офицеры повскакали с мест. Раздались крики: «Да!.. Да!.. Вы – колпаки, а мы – шляпы!..»
– Хорошего мало.
– Это разнеслось по городу. Сторонников мира стали называть «колпаками», а сторонников войны – «шляпами». У торговцев появились перстни с изображением шляп и табакерки, какую и вам прислали, надеясь на вас… Вся Швеция раскололась…
– На шляп и колпаков?
– Да, ваше высочество…
– И вы хотите, чтобы я была со шляпами?
– Совершенно верно, ваше высочество… Ценой маленьких уступок шляпы готовы посадить вас на всероссийский престол.
– При помощи шляп?.. Стать императрицей?.. Что-то не хочется, мой милый маркиз… Не забывайте – во мне течет кровь Петра Великого…
Цесаревна чувствовала, что за ней следят. Антон Ульрих подозревал ее во многом, даже в измене России.
21 июня на куртаге герцог Брауншвейгский сказал цесаревне:
– Шведы нас вызывают все более и более… У меня же пятьдесят полков по два батальона – и то не полных, двадцать девять драгунских полков по пять шквадронов. Лошади и оружие очень плохие… Три кирасирских полка, четыре полка гвардии и конногвардейский полк… Да сорок тысяч рекрут… Где-то еще казаки на походе… Вот и все.
Он кисло улыбнулся и щелкнул пальцами.
Зачем он ей это говорил? Какое ей, цесаревне, дело до государственных вопросов? Ее никуда не допускают, с ней ни о чем не разговаривают и не советуются. Но она все-таки расстроилась. Неужели из-за того, что у нее бывают Нолькен и Шетарди, ее подозревают в сношениях со шведами… Война возможна… Если Швеция чувствует, что она достаточно окрепла и оправилась после войны, то Россия-то оправилась гораздо больше и будет покрепче Швеции.
У цесаревны был, и опять поздно вечером, маркиз Шетарди и пугал ее войной.
– С кем вы пойдете воевать, – говорил он ей, стоя у того же стола, где теперь уже на видном месте красовалась табакерка со шляпой, и похлопывая перчаткой по своей холеной руке. – У вас никого нет. Фельдмаршал Трубецкой – старая баба… Фельдмаршал Миних?.. Хорош… Спору нет – очень хорош… Оч-чень… Это лучший офицер, кого имеет император, храбрый, опытный, научно образованный. Он президент военной коллегии… Он основал у вас школу на тысячу двести кадет – прекрасную школу… Выпущенные ею офицеры сделали бы честь и у нас по своим познаниям и дисциплине… Он начальник инженерного корпуса… Он любит и понимает военную славу… Но он не щадит солдат… В полках его терпеть не могут. Герцог Антон к нему благоволит, зато – Остерман!.. Терпеть его не может Остерман. Он скажет Линару, тот – Юлии… Правительница все более и более забирает вожжи… «Эхи» носятся – в декабре она будет короноваться короной российской… Ваше высочество, сами того не желая, вы своим бездействием губите Россию…
