Таким образом, нападавшие заняли все земли к северу от Апеннин. Константин перешел эти горы, скорее всего, в конце сентября 312 г., и смело двинулся на юг прямо к Риму.
Поначалу Максенций собирался обороняться в самом городе, но в последний момент изменил свои планы; возможно, не был уверен в римлянах и боялся предательства. А может, рассчитывал, что приближающаяся уже шестая годовщина его прихода к власти, 28 октября, окажется счастливой? Во всяком случае, Максенций расположил свои войска перед Мульвиевым мостом (pons Mulvius или Milvius), чуть севернее Рима, где сходились важные дороги. Похоже, каменный мост сначала частично разобрали, чтобы затруднить Константину переправу, потом второпях восстановили, а рядом построили наплавной деревянный мост на лодках и барках, чтобы обеспечить переправу собственной армии, так как позицию выбрали на противоположном берегу Тибра, на широкой равнине.
Подробный ход самой битвы — а она состоялась именно 28 октября — восстановить трудно. Преторианские когорты Максенция сражались мужественно, но и им пришлось отступить, когда остальные войска не выдержали натиска противника. Деревянный мост провалился под тяжестью отступавших в панике людей, калечащих и сталкивающих друг друга в набухшую от осенних дождей реку. Максенций переплыл было Тибр на лошади, но та оступилась на скользком обрывистом берегу и рухнула в воду вместе с седоком. Тяжелые доспехи не позволили цезарю подняться. Он утонул, а его тело было найдено позже в прибрежном иле. Константин приказал отсечь голову своему противнику, насадить на копье и носить по Риму на утеху толпе. И народ сей «трофей» высмеивал и оплевывал, не столько из ненависти к Максенцию, сколько из чувства глубокого удовлетворения, что представилась такая возможность. Чернь всегда рада случаю поизмываться над павшим величием, как и попресмыкаться перед всяким, кто сейчас у власти.
Битва у Мульвиева, или Мульвийского, моста обросла разными легендами и своеобразной интерпретацией отдельных фактов. Так, уже несколько лет спустя после этого сражения начали рассказывать, что Константину накануне решающего сражения было видение — знак, который следовало начертать на щитах его солдат, чтобы победить. Это была монограмма Христа: букву X пересекала загнутая вверху буква I, что делало ее похожей на греческую Р. Чуть позже, уже, наверное, после смерти Константина, появился значительно более длинный и украшенный подробностями рассказ о том, как узрел он на небе новое знамя своей армии, знамя с христианской символикой; и произошло сие чудо, конечно, перед расправой с Максенцием. Первый из таких рассказов приводит Лактанций, второй содержится в «Житии Константина…», который, скорее всего ошибочно, приписывают Евсевию Кесарийскому. Цель и смысл обоих произведений очевидны: битва у Мульвиева моста — это победа императора, доверившегося Христу, над тираном-язычником; триумф знака и символа новой веры над старыми богами.
Однако — и об этом уже говорилось — Максенций не преследовал христиан, а посему трудно рассматривать битву как возмездие врагу новой веры. Тем более трудно, что Константин определенно тогда не был христианином. Формально он стал им только спустя четверть века, на смертном одре. И это еще вопрос, был ли он в 312 г. таким уж решительным сторонником христианства. Как минимум несколько лет после этого исходящие из его окружения высказывания на религиозные темы носят весьма общий и неопределенный характер; можно их трактовать как относящиеся к единому богу, но совсем не обязательно христианскому. Речь могла идти и о каком-нибудь высшем божестве, понимаемом философски, или же попросту о Солнце. На монетах и медалях Константина вплоть до 315 г. мы не встречаем ни одного символа, который можно было бы интерпретировать как христианский, зато очень часто имеют место знаки и надписи, связанные как раз с культом Солнца. Императорские монетные дворы выпускали монеты с явно языческой тематикой еще как минимум до 320 г.
Да и были ли вообще у Константина какие-то видения? Тут можно сказать только одно: ссылаясь на явленные ему чудеса, цезарь продолжал древнейшую языческую традицию. Сколько царей и вождей до него утверждало, что в решающий момент высшие силы объявляли им свою волю посредством пеших знаков, слов и сновидений! Стройные ряды таких правителей возглавляют троянские герои Гомера, особенно царь Агамемнон. Целые столетия, начиная с «Илиады», упоминания о всевозможных предсказаниях и знамениях, которые якобы всегда сбывались, стали неотъемлемыми элементами исторических повествований и даже орудием политической пропаганды. Подданным следовало верить, что их повелитель находится под особой защитой высших сил, а значит, все, что он делает, является осуществлением их планов. Мы уже приводили здесь историю, как тому же Константину явился бог Аполлон — в 310 г., всего за два года до битвы у Мульвиева моста! Некоторым хотелось бы видеть в этих историях склонность императора к мистицизму. Но мистик тут служит политику.
А что же тогда со знаком, который должен был изображаться на щитах Константинова воинства во время решающего сражения? Скорее всего, это был знак шестиконечной звезды, то есть X, перечеркнутый горизонтальной линией, встречаемый в разных странах в разнообразных вариантах как солярный или астральный символ. Использовался он и христианами, поскольку являлся монограммой их Господа (в греческой версии Christos и Iesus) и одновременно его символом как Солнца Справедливости. Константин, почитавший Непобедимое Солнце, воспроизвел этот знак на щитах своих солдат, а позже, в изменившихся обстоятельствах, можно было заявить, что уже тогда это был христианский символ, и даже уверять, что буква I была загнута, подобно греческой Р. Никто этого в то время проверить не мог.
МЕДИОЛАНСКИЙ ЭДИКТ
На следующий день после знаменитой битвы, 29 октября 312 г., Константин торжественно въехал в столицу. Его с восторгом приветствовали народ и сенат. Новый хозяин Рима продемонстрировал свою политическую мудрость, проявив демонстративное уважение к сенату и приняв от него титул Maximus Augustus, то есть «Величайший Август», благодаря чему формально стал главой империи. А вот Максенция посмертно назначили врагом народа и тираном, и велено было вымарать его имя изо всех официальных документов.
Константин оставался на Тибре неполных три месяца, с конца октября 312 г. до последних дней января года следующего. За это время он издал много законов, в том числе весьма важных. К примеру, ликвидированы были когорты преторианцев, основная опора власти Максенция. Таким стал конец этого воинского формирования, которое на протяжении трех столетий зачастую решало судьбу правителей. Константин опубликовал также эдикт с резким осуждением доносчиков, коих расплодилось тогда видимо-невидимо, поскольку, как они полагали, наступило удобное время свести личные счеты с представителями прежних властей.
В этом указе есть поистине знаменательные слова: «Следует уничтожить одно из величайших проклятий человечества, сущее засилье доносителей. Сразу при первых же попытках надлежит хватать их за горло, а язык зависти отрезать и вырывать с корнем. Судьям запрещается принимать их обвинения и даже просто слушать доносчиков. Как только такой появится, должен быть предан смерти». Конечно, это была скорее риторика, ведь тогдашнее правосудие не могло обойтись без доносов, в те времена не существовало еще института публичного обвинения. Но в данный исторический момент эдикт наверняка попридержал излишнюю прыть стяжателей и завистников. И это хорошее свидетельство хотя бы благих намерений Константина.
