Времени информировать Валента и Грациана уже не оставалось, хотя формально такие действия требовали их одобрения. За малолетним Валентинианом послали Цериалиса, трибуна императорских конюшен. Тот довез мальчика в лектике до военного лагеря в Аквинкуме. Там же 22 ноября 375 г. четырехлетний ребенок был провозглашен цезарем. Его дядя и брат, поставленные перед совершившимся фактом, пусть и без восторга, но вынуждены были согласиться.
Таким образом, в империи формально по-прежнему правили три цезаря. Валент властвовал на Востоке, Грациан — на Западе, а маленький Валентиниан управлял иллирийскими землями, то есть большинством балканских провинций, а возможно, также Италией и Африкой. В действительности же уделом мальчика распоряжался Грациан, относившийся, впрочем, к единокровному брату корректно и даже доброжелательно. Вплоть до 378 г. Валентиниан пребывал в Сирмии вместе с матерью и Меробаудом.
Из трех цезарей Валент, старший по возрасту и по опыту, достаточно хорошо был знаком жителям империи. О ребенке Валентиниане II сказать пока было нечего. Самый же большой интерес вызывал Грациан, который, будучи юношей — когда умер отец, ему уже исполнилось 17 лет, — мог непосредственно участвовать в делах государства. Поэтому повсеместно гадали, каким же он окажется правителем.
Дошедшие до нас характеристики молодого человека, составленные античными авторами, в общих чертах совпадают. Современник Грациана Аммиан Марцеллин оставил нам его литературный портрет.
«Юноша замечательных способностей, красноречивый, сдержанный, воинственный и мягкий одновременно. Он развивался так, что мог бы составить конкуренцию лучшим из прежних императоров; и это уже тогда, когда его лицо еще покрывал прекрасный пушок. Но по натуре он был склонен к развлечениям, а близкие потакали ему. В конце концов он целиком посвятил себя тому занятию, которым так в свое время увлекался цезарь Коммод; разве что не был столь жестоким. Ибо тот имел обычай убивать на глазах народа неисчислимое множество животных; к примеру, поразил 100 львов, пущенных одновременно в амфитеатр, и все разными способами, не было двух одинаковых ран — и этому он радовался сверх всякой меры. Так и Грациан убивал, быстро стреляя из лука по животным, загнанным в загородку, называемую vivarium. А развлекался он так в то время, когда даже Марк Аврелий с трудом мог бы справиться с мрачным положением в государстве».
Чуть более поздний анонимный автор небольшого произведения, содержащего краткие сведения о цезарях от Августа до Феодосия, представляет Грациана следующим образом: «Имел он нерядовое образование. Мог сочинять стихи, прекрасно говорить, строить умозаключения по спорным проблемам на манер риторов. Но его днем и ночью занимало только, как забавляться со стрелами. Он считал это наивысшим наслаждением и искусством богов: попасть в цель. Питался он скромно, спал немного, владел собой, когда пил вино, и не подвержен был страстям. Он был бы полон всяческих достоинств, если бы серьезно интересовался, как управлять государством. Он же, однако, не имел к этому ни малейшего желания».
Добавим, что Грациан был набожным и даже ревностным христианином, чем отличался от своего отца, скорее равнодушного к религии. Он общался с медиоланским епископом Амвросием, который как раз по его настоянию написал трактат «О вере». Сохранилось также письмо молодого императора, приглашавшего епископа в Тревир. Грациан охотно принимал участие в дискуссиях на сложные и спорные темы тогдашнего богословия. Позднее он издал ряд указов против прежних культов, а значит, язычникам неприятных, но никогда не прибегал к суровым преследованиям.
Все свидетельства и факты приводят нас к выводу, что это был приятный и культурный юноша с типичным гуманитарным образованием, скромный и благонравный. Единственной его страстью, впрочем вполне простительной, была охота и стрельба из лука. Однако ему не по силам оказались те трудные задачи, которые поставили перед тогдашними правителями внутренний кризис и давление врагов извне. Грациан не умел действовать быстро и решительно, чем так славился его отец. Политика, по большому счету, его не интересовала, как и военное дело. Он добросовестно исполнял все насущные обязанности, налагаемые на него должностью, не уклонялся от походов, отважно сражался, но не являлся той личностью, которая влияет на ход событий и определяет будущее. В письме к епископу Амвросию юноша сказал о себе: «Ego infirmus et fragilis» («Я слаб и непрочен»). Он относил эти слова к своей вере, но в некотором смысле они отражают и всю его индивидуальность.
К счастью, в первые годы правления Грациана положение в западных провинциях не требовало энергичных действий. Можно было даже позволить себе великодушные жесты, чему способствовал и его собственный характер, и влияние ближайшего окружения молодого цезаря.
Многообещающие благие вести, свидетельствующие о новом курсе внутренней политики, стали во множестве поступать уже с самого начала 376 г. Вот реляция из Рима:
«Было 1 января. Прежде чем ясный день разогнал ночную тьму, мы, сенаторы, в массовом порядке явились в здание заседаний. Распространился слух, что глубокой ночью доставлен текст речи возлюбленного императора. И это оказалось правдой, ибо рядом стоял гонец, утомленный ночным путешествием. А посему мы все собрались, хоть еще даже не рассвело. При зажженных факелах огласили нам будущее нового века. К чему много слов? Мы узрели свет, на который лишь уповали».
Так сенатор Симмах описал впечатление, произведенное на него и его коллег, посланием Грациана. Высказывание, конечно, риторическое и не без преувеличения, поскольку писал это Симмах в письме к Авзонию, одному из ближайших советников цезаря и, скорее всего, соавтору послания. Но фактом является то, что оно, несомненно, вызвало радость, так как давало понять, что новый властитель намерен порвать с враждебной политикой своего отца по отношению к сенату.
Эта смена ориентации и стиля правления были заслугой именно Авзония. Как воспитатель Грациана, он уже многие годы оказывал влияние на его взгляды, теперь же императорский наставник мог непосредственно участвовать в принятии важнейших политических решений. Весьма редкий случай, когда учитель и поэт, а таков и был Авзоний, достигал такого положения в государстве, что получал реальную власть в делах огромной империи!
Родился он в 310 г. в городе Бурдигала, теперешнем Бордо. Отец его был врачом. Получив образование в прославленной местной школе и в Тулузе (тогда Tolosa), Авзоний около 30 лет работал в родном городе, поначалу как профессор грамматики, а потом риторики. Сочинял он и небольшие поэтические произведения. Вероятно, он пользовался хорошей репутацией и даже некоторой славой в Галлии, раз Валентиниан доверил ему воспитание своего единственного сына. Таким образом, Авзоний оказался при дворе в Тревире и даже поучаствовал в походе против алеманнов, но при этом все же находил время заниматься любимой поэзией. Именно к этому периоду относится его самое крупное и, одновременно, самое удачное произведение — поэма, воспевающая очарование реки Мозель и ее берегов.
В эти же годы Авзоний познакомился с Симмахом, молодым римским аристократом, который некоторое время в качестве комеса находился при Валентиниане, и подружился с ним. Основой этой дружбы стала искренняя любовь к литературе, и разница в возрасте — Симмах был моложе лет на тридцать — здесь не имела значения, как, впрочем, и религия. Римлянин, как большинство столичной знати, был рьяным приверженцем веры предков и древних культов и даже сам являлся языческим жрецом. Авзоний же принадлежал к последователям христианства, правда, не особо ревностным. Дружба эта выдержала испытание временем, доказательством чему служат также сохранившиеся письма Симмаха к Авзонию. Фрагмент одного из них мы приводили выше.
