Не так уж это и важно, Григорий ли Потемкин внушил императрице мысль о необходимости второй войны против Турции, как это утверждали его критики. Эта война отвечала коренному историческому самосознанию России. Тем не менее объективно не существует противоречий в том, что все этапы турецкой войны и русская колонизация Южной Украины и Новороссии чрезвычайно активным Потемкиным были взаимосвязаны. В то же время маловероятно, чтобы для всех южных операций имелся точный поэтапный военно-политический план — концепция разгрома Высокой порты.
Была неосуществленная мечта, и в это же время сложилась подходящая политическая ситуация. В зависимости от конкретного положения вещей предпринимались конкретные шаги. Победоносная война 1768–1774 годов давала возможность расширить границы на юге — для этого Потемкин оказался подходящим человеком. Екатерина II наделила его обширными полномочиями. Он получал не только полное право на ведение военных действий, создание и руководство административными органами и проведение колонизации, но и на урегулирование всех политических вопросов, которые были связаны с русско-турецкими отношениями и в широком смысле с «Греческим проектом».
Феноменальность исторически важных заслуг Григория Потемкина состояла в его способности ускорять дело строительства новой жизни на юге и одновременно в центре сохранять все главные нити государственно-политического руководства страной в своих руках. Его власть и влияние увеличились необыкновенно. Вместе с тем росла толпа завистников и противников, которые мечтали устранить этого необыкновенного и невозможного человека. Его исторический успех заключался в способности быть дальновиднее других, думать глубже и действовать последовательнее.
Потемкин отдавал себе отчет в том, что экспансия России на юге будет иметь международные военные и политические последствия. Власть над Северным Причерноморьем, которую надо было еще вырвать у татар и турок, необходимо было рано или поздно узаконить договором с европейскими державами. Заселение новых территорий, экономическая и военная политика в этой области были неизбежно и неотделимо связаны с общеевропейской дипломатией. Только политически мыслящий ум с военными и организационными способностями мог бы решать возникающие при этом сложные задачи. Такие люди встречались редко.
Как же Потемкин справлялся с таким обширным кругом задач? Он не только редактировал и рецензировал корреспонденцию императрицы по всем животрепещущим вопросам, не только решал важные государственные дела непосредственным вмешательством в сферу деятельности различных министерств, он также все больше и больше обращал свои мысли и свою активность на юг империи. История возникновения «Греческого проекта» непосредственным образом была связана с теми идеями и теми шансами, которыми Потемкин смог воспользоваться для своего подъема.
С переориентацией русской внешней политики толпа фаворитов и политиков при Петербургском дворе также претерпела изменения. Никита Панин формально возглавлял внешнюю политику до 1781 года, но с учреждением Военной коллегии в 1768 году на него были наложены контролирующие путы
[73]. Его политическое и личностное влияние снизилось, но было, однако, компенсировано должностью советника при Павле, требующей деликатности и дипломатической сноровки. На передний план выходили люди, которые обещали императрице разработку нового государственно-политического курса. Среди них были Александр Безбородко и, конечно, Григорий Потемкин. В стратегической ориентации на восток Потемкин играл решающую роль.
Он готовил Кючук — Кайнарджийский договор, составлял проекты колонизации Новороссии, с 1776 года выступал за присоединение Крыма и за изгнание турок из последних опорных пунктов, удерживаемых ими на северном побережье Черного моря. Военная и внешнеполитическая программа Потемкина в конечном счете стала полностью соответствовать государственной политике и получила свое идеологически-пропагандистское оформление в понятии «Греческий проект».
Первые конкретные попытки по созданию новой Греческой империи при условии вытеснения турок с Балкан восходили к уже упоминавшейся переписке Екатерины с Вольтером времен первой русско-турецкой войны. В ноябре 1768 года Вольтер выразил сначала еще вполне риторическую идею о том, что Константинополь должен стать после победоносной для России войны столицей Русского государства. Вольтер развивал свою мысль во многих последующих письмах. Он умолял изгнать турок из Европы. Его страстным желанием было возведение на престол Екатерины II в Константинополе. Освобождение Греции от османов Вольтер рассматривал в качестве события культуры европейского масштаба.
Екатерина хотя и радовалась тому, что великий философ считал ее способной на такие поступки, но оставалась скептически настроенной относительно возможности их реализации. Военные цели России были существенно скромнее. Рассудочность Екатерины сердила Вольтера. Он требовал от России массированного продвижения цивилизации на Балканах. Вольтер переоценивал военные возможности России. Он не понимал, почему Австрия и Пруссия не выступали единым антимусульманским фронтом.
В июле 1769 года — в начале боевых действий — Екатерина написала Вольтеру вдохновенное письмо, в котором сообщала о русских успехах по колонизации юга, о том, что колонисты не должны бояться турок и татар, и о том, что переселенцы будут на 50 лет освобождены от всяких государственных налогов. На самом деле она создавала там «потемкинские деревни», или, правильнее было бы сказать, «екатерининские деревни». В начале первой турецкой войны существовал такой проект колонизации, который Потемкин осуществлял скорее как голубую мечту императрицы.
В связи с успехами русской армии в 1769 и 1770 годах надежды Вольтера возросли. Он испрашивал позволения поздравить императрицу с ее победами в Яссах, Адрианополе или Константинополе. Екатерине нравилась эта эйфория. В августе 1770 года, после победы русского флота в Чесменской бухте, она писала с чрезмерным воодушевлением о том, что, пожалуй, настало время учить греческий язык, а в России уже пора переводить произведения Гомера. Екатерина предвидела приближающийся конец власти турецкого султана. Даже прусский король, вопреки своему недоверию к русским военным успехам, аплодировал и хвалил цивилизаторские заслуги Екатерины. После победы русских при Чесме Фридрих II уже видел Средиземное море, заполненное русскими кораблями, и русские знамена на руинах Спарты и Афин. В Константинополе уже трепетали перед русским флотом.
Но с наступлением 1770 года апогей русских успехов прошел. Война текла еле-еле. В России усилились кризисные явления, прежде всего из-за того, что военная кампания поглощала огромные финансовые средства. Вольтер реагировал нетерпеливо. В сентябре 1772 года он писал Екатерине: «Постепенно я отказываюсь от прекрасных надежд увидеть мусульман, изгнанных из Европы, и пережить возрождение эпохи красноречия, поэзии, музыки, живописи и скульптуры в Афинах. Ни Вы, ни кайзер
[74] не хотите поспешить к Босфору».
