По словам Потемкина, русское правительство требовало от Англии более значительных уступок, чем им предлагали до сих пор.
Желаемый в Петербурге «предлог» — в пользу России — предоставила Испания. Ее корабли захватывали русские суда, продавая их груз по наивысшей цене. Российское правительство выразило в Мадриде протест против распространения, санкционированного на государственном уровне, каперства в отношении русских кораблей. Харрис тотчас воспользовался предлогом. В меморандуме к русской императрице он подчеркивал, что таких скандальных случаев можно было бы избежать заключением прочного русско-английского союза. Бурбоны
[89] могут преподнести и другие неприятные сюрпризы.
Однажды, это было в феврале 1782 года, Потемкин велел позвать Харриса и сообщил ему неожиданную весть, что Россия собирается послать весной пятнадцать линейных кораблей и пять фрегатов — по тем временам достаточно мощную силу — для охраны своих торговых коммуникаций в Атлантике. Князь восторженно отзывался об этой идее, как выражении императорской мудрости и как наглядном примере верности будущему русско-английскому союзу. Зачем нужен был формальный договор? Харрис тотчас понял, в какую ловушку хотели заманить его русские. Он дал понять, что он не рассматривает это морское предприятие в качестве дружественного жеста в сторону Англии. Не мог же он допустить любого шага, который мог бы ослабить позиции Англии как морской державы!
Но Потемкин продолжал уговаривать его: «Я только что приехал от императрицы: я рассказываю это вам по Ее настоятельному приказу; она поручила мне тотчас разыскать вас; она сказала, что знает, что это вас порадует, и кроме меня вы в настоящий момент единственный, кто знает об этом». Харрис сумел оценить этот знак доверия. Он еще раз убедился, что личность Потемкина обеспечивала путь к русско-английскому союзу. Про себя он мог скрежетать зубами, потому что в действительности русские стремились к введению морской эскадры в Атлантику для борьбы с пиратами его родины в открытом море.
Представленная Потемкиным идея соответствовала проводимой в то время Россией политике «вооруженного нейтралитета» или, лучше сказать, «вооруженного морского нейтралитета». Не только испанцы захватывали нейтральные корабли, ведущую роль в этом играла Англия. Обязательство Англии — в дальнейшем не захватывать русские корабли — не всегда выполнялось. Между 1780 и 1783 годами Россия, Дания, Швеция, Нидерланды, Пруссия, Австрия, Португалия и Неаполь объединились в лигу. Сообща они хотели защититься от нападений Англии в открытом море и у побережья. Основой их союза явилась декларация Екатерины II от 28 февраля 1780 года, которая, впервые в истории, сформулировала и закрепила основы международного морского права.
Декларация содержала общие принципы по ограничению военных действий против торговых судов и требовала уважения к морским перевозкам нейтральных стран. Примечательно, что русскую декларацию кроме партнеров по договору признали также военные противники Англии — Франция, Испания и Соединенные Штаты. Объявление вооруженного нейтралитета было политическим успехом России. Хотя каперские войны и продолжались, лига лишила Англию потенциальных союзников и позволила России встать в ряд ведущих держав в Европе. Выраженная этой декларацией политика изменения равновесия сил между великими европейскими державами в пользу России благоприятствовала ее восточной политике и составила основу для аннексии Крыма в 1783 году.
Впоследствии императрица и Потемкин, несмотря на все их политические разногласия, засыпали Харриса любезностями. Они в неопределенной форме говорили о скором уходе Панина и снова и снова выражали свою симпатию энергичной английской нации. Победы русского флота шумно отмечались в Петербурге балами и фейерверками. Екатерина многократно объявляла о своей поддержке Англии, тем не менее не забывала добавлять: «..до тех пор, пока меня не впутают в войну, я не хочу нести ответственность перед моими подданными, моим наследником и, возможно, перед всей Европой». Екатерина — просвещенный немецкий ангел мира на русском императорском троне!
Возможно, британский посланник не всегда видел политические подоплеки и мотивы действий Екатерины. Иногда создается впечатление, что он действительно думал, что задержки в переговорах происходили из-за интриг недоброжелателей в Петербургском дворе и флегматичности Потемкина. И даже когда попытка подкупа чиновников заканчивалась безрезультатно, Харрис не думал о том, что у России и Англии разные политические цели. Если Потемкин лично отрицательно относился к пруссакам или французам, то это ничего не значило для государственной политики! К Англии он относился сдержанно не из-за лени, а поскольку главными для России были интересы на Востоке. Он оставался любезным и предупредительным, иногда обращался с Харрисом даже дружелюбно. Переговоры не продвигались, и посланник вскоре попросил свое правительство об освобождении от должности. Он больше не видел никаких перспектив что-то изменить в положительном направлении.
Британский министр иностранных дел смотрел на ситуацию по-другому. Он требовал от своего посла выдержки. Он форсировал настолько интенсивно переговоры, что посланники Франции и Испании начали выступать с протестами на то, что английскому представителю отдается предпочтение. Господа дипломаты не гнушались документировать все встречи Потемкина с Харрисом. Эта неформальная слежка приводила Потемкина в ярость. Он демонстративно пригласил Харриса на неделю в свою финскую резиденцию, где создал очень доверительную атмосферу. Харрис, который, само собой разумеется, сообщал с детальной тщательностью о событиях этой недели в Лондон, верил, что Потемкин открыл ему свою душу.
В чисто личном отношении, возможно, это было именно так. Но факты свидетельствуют, что в отношении главной политической цели не были никакого прогресса. Потемкин открыто говорил о своем отношении к императрице — он не мог сказать ничего нового. Он повторял известные слова о соперничестве с Пруссией и Францией. Для Харриса же эта неделя дала лишь незначительный результат.
Такая кажущаяся тесная дружба Потемкина с Харрисом вызывала зависть дипломатов и врагов Потемкина, которые теперь объединялись в политический союз. Представители Франции, Испании и Пруссии вместе с графом Паниным прилагали все усилия для освобождения от должности британского посланника. Возможно, этими действиями можно было пошатнуть позиции Потемкина. В этой интриге Харрис совершил ошибку. Он оказался не готов к тонкой придворной игре и понял, что стоит за всеми этими действиями. Когда Потемкин советовал ему не обращать внимания на происки врагов и не выходить из равновесия, он этого не понимал. Конечно, его правительство ждало успехов, оказывало на него давление и принуждало к новым активным действиям.
Следующий шаг Англии навстречу союзу последовал в октябре 1780 года. Русскую императрицу необходимо было привлечь территориальными уступками. Британское правительство хотело предложить что-то, «что соответствовало бы ее честолюбию. Переуступка территории, которая могла бы усилить ее торговлю и ее флот, и обязало бы императрицу заключить союз с Его Величеством, рассматривать современную войну как казус федерис
[90] и поддерживать нас в войне против Франции, Испании и наших восставших колоний». Харрис пошел к Потемкину и представил ему меморандум. К удивлению, у Потемкина уже был конкретный объект переговоров. Харрис сообщал в Лондон: «Князь Потемкин не сказал мне прямо, но дал понять, что единственной уступкой, которая может заинтересовать императрицу, является передача Менорки».
