— Это тот же самый ритуал, который вы с Люси собирались пройти в прошлую пятницу? — спросила я.
— Откуда ты об этом знаешь? С кем разговаривала?
— Ответь на вопрос, Лес.
— Моравия велела Люси больше туда не приходить. Люси говорила, это потому, что ее новый бойфренд не хотел со мной соперничать, а пытался вести себя по-рыцарски.
— Так это же для тебя хорошо, верно? Новый бойфренд добровольно от нее отказался.
— Неверно. Люси сказала, что не позволит мне стоять у нее на пути, мол, когда вампир узнает о том, что мы с ней действительно расстались, он к ней вернется.
— Так Люси не пошла тем вечером на ритуал? — «Может быть, потому что ты ее убил, лишь бы не дать ей тебя бросить?»
— Не знаю. Она вышвырнула меня еще до полуночи. Думаю, что пошла, и он ее там убил. Может быть, он сегодня еще кого-нибудь убьет. Если ты пойдешь и снимешь все на видео, меня снимут с крючка.
У меня закружилась голова. Я вцепилась в стол.
— Лес, я не могу этого сделать, особенно если то, что ты говоришь, — правда. Расскажи полиции, пусть они придут и сами все увидят.
Лес снова рассмеялся:
— Да, точно. Когда я им позвоню и скажу, что это не я, а вампир, они сразу же туда придут. Они в это поверят! Нет, Энджи, пойти должна ты. Я скажу тебе пароль, тебя впустят. И тебе ничто не угрожает, там всегда есть зрители, ты просто с ними смешаешься. Опасности подвергается только доброволец.
— О, конечно, теперь я почувствовала себя куда лучше.
Лес не обратил на это внимания.
— Войдешь с заднего входа, из переулка, дверь рядом с мусорными баками. В самом низу лестницы стоит охранник. Назови пароль, и тебя пропустят. Сними на видео все, чем они там занимаются, и передай в полицию. Тогда им придется тебе поверить. Я же могу получить смертный приговор! Ты должна мне, Энджи, это ты передала меня в руки полиции…
Леса прервал электронный голос, сказавший: «Пожалуйста, заплатите пятьдесят центов за следующие три минуты».
Лес заорал:
— Черт, у меня больше нет денег! «Реквием» — это пароль…
Связь прервалась прежде, чем я успела ответить.
Поговорив с Лесом, я села и попыталась все обдумать, но чувствовала себя так, будто приняла транквилизатор. Голова клонилась все ниже и ниже, и я снова заснула, а когда проснулась, будильник показывал 21:58. Решив, что лучше проспать всю ночь, я хотела не открывать глаз, но не могла удержать веки закрытыми. Биоритмы окончательно сбились. Я сдалась и пошла на кухню.
Там сидела Кимберли в белом пушистом халате, пила молоко и листала «Вог».
— О, я рада, что ты пошла домой и легла. Как ты себя чувствуешь?
— Вроде бы лучше.
Я открыла холодильник, пытаясь вспомнить, когда ела в последний раз. Ирландский кофе с Эриком… всего лишь вчера ночью? А кажется, что целую вечность назад. До этого я съела салат в «Лазурном побережье». Мне бы сейчас полагалось умирать от голода, но ничто в холодильнике меня не привлекало. Сплошная еда для Кимберли: соевое молоко, яйца, хлеб на пахте, йогурт, нарезанный шведский сыр. Только сейчас до меня дошло, что практически вся еда Кимберли белого цвета. Может, в психологических книгах существует отдельная категория — психическое расстройство «едок белых продуктов»?
Я налила себе стакан соевого молока и села напротив Кимберли. Она продолжала читать, больше не обращая на меня внимания. Будь Кимберли другим человеком, я уверена, мы бы болтали с ней, не закрывая рта, утешали друг друга, обменивались предположениями, вспоминали каждую минуту и каждую подробность прошедших нескольких дней. Но даже если она и не подставила меня с «Макабр-Фактор», мы бы все равно не стали с ней лучшими подругами.
Я прожила здесь почти год, но до сих пор почти ничего не знала о Кимберли. Мы с ней жили, как соседи по лестничной площадке, здороваясь, если натыкались друг на друга. У каждой была своя ванная комната, а кухней ни одна из нас особо не пользовалась. Если я что-то съедала, то просто покупала это снова, и Кимберли поступала точно так же. Мы сосуществовали. А теперь между нами стояло столько всего — смерть Люси, предательство Кимберли, благосклонность Дика по отношению ко мне, — сомневаюсь, что мы сможем сосуществовать дальше. Вероятно, в довершение всего мне придется искать новое жилье. На секунду я позволила себе помечтать, что там мы будем жить с Эриком — в шале, или в замке, или что он там называет своим домом. Но всего на секунду.
— Чем собираешься заняться сегодня вечером? — спросила я.
— Выпью таблетку снотворного и лягу спать. Жду не дождусь, когда уже этот день закончится. — Она подняла глаза от журнала. — А ты?
«Пойду в «Дом Ашеров», чтобы заснять на видео вампирский ритуал. Не хочешь присоединиться?»
— Да ничего особенного. Может, схожу к Стиву, посмотрим с ним какой-нибудь фильм.
Оставив Кимберли в кухне, я прошла в гостиную и села там, не включая свет. Мигающие огни города, уступающие мягкой черноте у края воды, оказывали на меня успокаивающее действие. И как и вчера, я лучше чувствовала себя сейчас, ночью. Головная боль прошла; и я совершенно не хотела спать.
Вошла Кимберли.
— Свет включить?
— Нет! — чересчур резко воскликнула я и тут же сменила тон: — Я любуюсь видом.
— Ну ладно, я пошла спать. Увидимся утром.
— Спокойной ночи.
Она погасила свет в кухне, и гостиная погрузилась в глубокую темноту. Но тут я посмотрела через комнату на книжные полки, где Кимберли хранила свою библиотеку, и поняла, что вижу названия книг так ясно, словно на них направлен прожектор. «Фэн-шуй для твоей квартиры», «Как медитировать по 10 минут в день», «Искусство бизнеса», «Рекламный бизнес». В жизни я не могла прочесть этих названий с дивана даже при дневном свете. Неужели зрение улучшается?
Я начала думать о просьбе Леса. На самом деле он попросил меня, даже не подозревая об этом, выяснить, является ли бойфренд Люси и моим бойфрендом тоже. Я хотела доказать невиновность Леса. Хотела найти убийцу Люси, и пусть это будет кто-нибудь, кого я никогда в жизни не видела, кто-нибудь, для кого у меня и бранного слова не найдется. Хотела снова увидеть Эрика, но не в «Доме Ашеров». Я пошла к себе в комнату, чтобы переодеться.
Стив жил в квартале Кастро, районе, известном всему миру как мекка для геев, еще не захваченная «безумной толпой с колясками», как он отзывался о гетеросексуальных родителях. Но в половине двенадцатого ночи в пятницу толпа с колясками уже посапывала в своих кроватях, и Кастро-стрит снова поступила в распоряжение своих владельцев. Красивые мужчины с закрученными вверх усами, с выпирающими на груди мышцами прогуливались по ней рука об руку. На ветру развевались радужные флаги, символизирующие свободу геев. Из открытых дверей баров доносилась диско-музыка семидесятых годов.
