– Вы очень добры, – проговорил он. Она отступила, позволяя им войти. – Огромное спасибо, но мы не будем задерживаться. Будет чудесно, если вы просто покажете нам комнату Эрика.
– Конечно, – сказала девушка, и Грета почти увидела у нее над головой сердечки и купидончиков.
Поднимаясь по лестнице следом за Ратвеном и его новой поклонницей, Грета тихо вздохнула. Несомненно, это умение было полезным, но порой ей хотелось, чтобы он не применял его при ней: наблюдать за подобным было неловко.
Девушка привела их к последней двери по коридору и постучала.
– Эй, Эрик, – объявила она, – к тебе пришли. А я хочу получить обратно свою кружку, и пусть на этот раз она будет без странной новой жизни, ладно?
На это пришел глухой ответ, который Грета интерпретировала как «валите нах», а девушка вздохнула.
– Он и правда чокнутый, – сказала она. – Извините… может, вы придете попозже? Он обычно встает к середине дня или к вечеру… Эрик, ну же, открой, к тебе пришли!
На этот раз «валите нах» прозвучало гораздо ближе к двери, и они даже услышали щелчки: отпирали несколько замков. Дверь открылась – неширокой щелкой. Створка осталась на цепочке, и Грета мимолетно испытала глубокое сочувствие к соседям Эрика Уитлоу.
Пара полных подозрения глаз вперилась в них из-под невероятно большой копны волос. Трудно было определить, где заканчивается шевелюра и начинается борода: большую часть лица занимала спутанная масса растительности песочного цвета. Грете вдруг вспомнился персонаж одной из комедийных серий «Монти Пайтон».
– Вы кто такие? – спросил Уитлоу.
На этот раз Грета предоставила Ратвену возможность говорить первым.
– Мы друзья Стивена Хейлторпа, – сказал он. – Нам можно войти?
Уитлоу оказался более стойким, чем его соседка, но через несколько секунд его подозрительность исчезла, и он открыл дверь по-настоящему. Представшая перед ними картина более чем убедительно подтвердила утверждение девицы о чокнутости соседа. Зрелище было и правда странное, однако Грета только сказала «спасибо» и прошла в комнату первой, предоставив Ратвену прощаться с его новой подругой.
Она остановилась в узком проходе по центру комнаты, осматриваясь. Все стены и часть потолка были покрыты иконами. Гипсовые святые стояли рядком на подоконнике и теснились на столе и платяном шкафу, деля это пространство со свечами. В комнате стоял сильный и неприятный запах, говоривший о том, что если не в одолженной кружке, то где-то еще точно зародилась «странная новая жизнь». К нему примешивался не менее неприятный запах самого Уитлоу, который, похоже, бросил мыться и бриться уже довольнодавно.
Обитатель комнаты оказался низеньким и худым – слишком худым, как поняла Грета, отметив, насколько у него запали глаза и как четко виден край грудины в не застегнутой до конца рубашке. И даже несмотря на то, что воздействие Ратвена можно было приравнять к легкому транквилизатору, пальцы у него находились в постоянном движении. Они мяли края рукавов, переплетались друг с другом, зарывались в волосы – не останавливались больше чем на несколько секунд. Ногти были обкусаны полностью, кутикулы воспалились.
Ратвен закрыл за ними дверь – и при этом по Уитлоу пробежала заметная волна облегчения. Он не перестал дергаться, но сутулость чуть уменьшилась, и вид стал чуть менее запуганным.
– Вы кто такие? – снова спросил он.
– Меня зовут Ратвен, а это – Грета. Она врач.
– Не нужен мне врач, – заявил Уитлоу, дергая себя за волосы. – Никто не нужен.
– Мы здесь не для того, чтобы что-то делать с вами, – проговорила Грета тем самым ровным и успокаивающим тоном, которым разговаривала с испуганными детьми самых разных существ. – Мы – друзья Стивена Хейлторпа, как уже сказал Ратвен. Мы надеялись, что вы сможете что-нибудь нам про него рассказать.
– Хейлторп, – пробормотал он, тряся головой. Перхоть полетела во все стороны. – Не говорите о нем. Хейлторп мертв. Не говорите о нем. Ни о ком из них. Все мертвы. И хорошо.
– Он не умер, – возразила Грета, не добавив «пока». – Он очень болен, но жив, и я его лечу. Он входил в религиозную группу, называвшую себя «Gladius Sancti», и мы хотели узнать, нет ли у вас каких-то сведений о них, раз вы жили в семинарии в одной комнате.
Уитлоу резко прекратил дергаться и уставился на нее с жадным, лихорадочным вниманием.
– Постойте! – потребовал он. – Вы хотите сказать – он выбрался?
– Это так, – подтвердила она. – Он выбрался и…
Она очень ясно – так же ясно, как недавно с той девушкой, – увидела результат внимания Ратвена, потому что в этот момент вампир его отключил и стал осматриваться в поисках места, куда можно было бы с наименьшим риском присесть… и глаза Эрика Уитлоу внезапно округлились. Все его тело сжалось, словно готовясь в какому-то отчаянному побегу, и ей было видно, что волосы у него на руках встали дыбом в мощном приливе страха. Он сидел на краю того, что, по-видимому, служило ему кроватью (все было завалено книгами, бумагами и мятой одеждой), – и теперь отшатнулся назад.
От людей действительно пахнет страхом, поняла Грета: в воздухе появилась кислая нота, которую ощутила даже она. Ратвен сморщил нос.
– Эй, – сказала она мягко, но решительно. – Эй, Эрик.
– Кто вы такие? – спросил он, стараясь отодвинуться от них. У Греты заныло сердце, когда он протянул руку за спину, схватил подушку, словно она могла его заслонить, и передвинулся на попе в самый угол кровати. – Кто… что вы такое?
Ратвен хотел было встать, но Грета быстро погрозила ему пальцем – и он остался на месте.
– Эрик, – сказала она. – Мы не станем делать вам ничего плохого. Посмотрите на меня. Посмотрите мне в лицо, хорошо? Посмотрите мне в глаза, вам ничего не будет. Посмотрите на меня и скажите, что вы видите.
Он отказывался это сделать еще одну полную ужаса секунду, а потом неуверенно – она видела, каких усилий это потребовало, какой отваги, – поднял на нее взгляд.
– Скажите мне, что вы видите, – попросила Грета все так же негромко и ласково, глядя ему прямо в глаза.
– Вы… – он замолчал, растерянно моргая, – вы личность.
– Правильно, – откликнулась она. – Я личность. Просто личность. Стандартная обычная личность, но… Эрик, я вам верю. Что бы вы ни видели. Я вам верю. У меня нет объяснений происходящему, но я вам верю – и хочу понять.
Он еще мгновение смотрел на нее, а потом, внезапно и пугающе сдавшись, закрыл лицо руками и бурно и неудержимо разрыдался.
Грета еле слышно произнесла пару ругательств и, присев рядом с ним на край кровати, положила ладонь ему на спину. Под ее пальцами бугры позвонков ощущались чересчур четкими, чересчур острыми – и тряслись от его рыданий.
– Все будет хорошо, – пообещала она, надеясь, что так и будет.
Он повернул к ней мокрое, несчастное, перекошенное от страха лицо, и она обняла его за плечи, притянула к себе и начала гладить жирные спутанные волосы.
