А потом все закончилось. Свет резко погас, словно его и не было, а в туннеле запахло чем-то, похожим на паяльное олово. Сэмаэль чуть отстранился, тяжело дыша, словно только что пробежал пару спринтерских забегов, а не устроил световое шоу. Когда он открыл глаза, они снова стали целиком ярко-красными. Отняв руки, он резко встряхнул ими и чуть поморщился.
А Фаститокалон открыл глаза.
– Уй, – сказал он, – как же… жжется.
– Так тебе и надо. – Волосы Сэмаэля уже приходили в порядок, закручиваясь аккуратными локонами. Он тряхнул головой, возвращая их на место. Вид у него был усталый. Шарик света, который последние несколько минут жался к потолку, вернулся и завис у него над плечом. – Совершенно не понимаю, зачем ты настолько все запустил. Ты же практически довел себя до ручки еще до того, как применил все оставшиеся силы, пытаясь освободить этих двух идиотов, косящих под бенедиктинцев.
Грета так и застыла в полной неподвижности, выпучив глаза, – а Фаститокалон приподнялся на локтях и воззрился на фигуру в белом костюме. То жуткое пустое место в ее сознании, похожее на кровоточащий разъем… снова заполнилось. Он вернулся.
– Сэм? – вымолвил он.
– Молодцом, демон. Высший балл за наблюдательность.
– Что… случилось? Почему ты здесь?
– Потому что ты, осел, меня призвал, – ответил Сэм, вроде как с теплым укором. – Не думаю, что ты на самом деле собирался, но сделал, а потом умер, что было несколько трудно проигнорировать.
– Но ты же не… обращал на меня внимания. При стольких-то демонах!
– Сработал эффект тех малых птиц, что продаются за ассарий
[12]. Я знаю, где вы – все до единого. Временами в голове бывает неизбежно шумно.
– Хм…
Фаститокалон ткнул себя в грудь, экспериментируя, и только потом заметил, что у них есть аудитория: он посмотрел на трех стоящих существ, а потом на Грету, которая так и не пошевелилась. Она все еще судорожно всхлипывала, хоть слезы и прекратились.
– Грета, – сказал он. – Какого черта ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?
Кажется, она еще никогда не была в такой ярости. Когда она наконец смогла заговорить, голос у нее оказался хриплым и сдавленным.
– Ты… я думала, ты умер, Фасс! Проклятие, я думала, что ты мертвый, – ты, так тебя, истек кровью и умер, и я ничем не могла тебе помочь, и я была совсем одна…
– Мне очень жаль, – сказал он и сел, чуть морщась и выглядя ужасно виноватым, – я не собирался, знаешь ли. Я хочу сказать – умирать. Похоже, с этим костюмом – все.
– Фасс! – выдохнула она и придвинулась ближе по россыпи перьев – так, чтобы схватить его за плечи и с силой встряхнуть.
Сэмаэль встал (на белых шелковых брюках не осталось ни следа – крови или каких-либо других пятен – и повернулся к трем молчаливым наблюдателям.
– Если вы будете любезны ко мне присоединиться, – пригласил он, – то, наверное, я смогу хотя бы в общих чертах объяснить происходившее.
* * *
Они проследовали за светящимся белым костюмом (и парящей точкой света, сопровождавшей его) под свод еще одного туннеля – на этот раз заполненного рамами коек от тех времен, когда тут было убежище для обычных людей, а не логово последователей культа. Крансвелл уселся на скрипучую, ржавую раму и стал смотреть, как Сатана вынимает эмалевый портсигар, достает сигарету невероятного ярко-зеленого цвета и зажигает ее кончиком пальца. Он затянулся, прикрывая глаза, и выдохнул с видом человека, пытающегося примириться с неприятной необходимостью.
– Итак, – сказал он, открывая глаза, которые снова стали ослепительно-голубыми. – То, что вы только что наблюдали, – из тех вещей, которых мы очень стараемся не допускать, по вполне очевидным причинам. Мне ужасно жаль, что вам пришлось заниматься этим самостоятельно, хотя я откровенно впечатлен вашей находчивостью, – и я также сожалею о том, что погибших оказалось так много. Возможно, вас несколько утешит то, что вы, без всякого сомнения, спасли еще большее количество жизней, остановив все именно сейчас: насколько я могу судить, планировалось сжечь весь город, что не только чудовищно, но и неоригинально. Конечно, на этом этапе мы поняли бы, что происходит, и предприняли меры, чтобы справиться с ситуацией, но мой наземный представитель в Лондоне на посту отсутствовал, а такое возникает на наших радарах, боюсь, только когда количество жертв становится довольно значительным. Лондон у вас в большом долгу – о чем, конечно, он никогда не сможет узнать.
Казалось, он искренне этим удручен.
– Я могу хотя бы заверить вас, что сущность, виновная во всей этой заварухе, теперь контролируется, и ей не позволено будет снова устраивать безобразия ни на этом плане бытия, ни на каких-либо иных. Вы явно догадались, что она использовала ту стеклянную штуку, чтобы распространять влияние на своих последователей, поскольку немало рисковали собой, чтобы эту стеклянную штуку разбить, тем самым освобождая упомянутых последователей. Боюсь, никто из них этот момент не пережил.
Крансвелл смотрел, как он стряхивает пепел: тот растаял слабыми искрами, еще не долетев до пола.
– Я здесь по двум причинам: чтобы позаботиться о Фаститокалоне и расхлебать эту гаденькую кашу. Эта сущность представляет собой… то, что мы называем остатком, сохранившимся с зарождения Вселенной, но не нашедшим в ней места. В основном остатки инертны, ничего не делают, никаких событий не провоцируют, однако этот отделился при творении чего-то разумного и самоосознающего, поскольку в ходе эры-другой тоже приобрел самосознание – в достаточной мере, чтобы идентифицировать собственную жажду и начать действовать соответственно.
Эти сведения заставили Ратвена вскинуть голову. Глаза у него так отекли, что почти не открывались, как у человека с сильнейшей аллергической реакцией.
– Значит, она такая же древняя, как и само творение? – спросил он.
– Да. И к тому же она не в первый раз действовала в этом мире: у нее выработалось особое и весьма определенное пристрастие к страху… и ненависти, и ярости. Она была весьма активна в последние пару тысячелетий.
Сэмаэль поднял взгляд на шарик света, зависший над его правым плечом.
– Правда ведь? – добавил он и захватил шарик петлей сигаретного дыма. Свет несколько раз недовольно мигнул, – и Крансвелл понял, на что именно они все это время смотрели. – Не тревожьтесь, – продолжил Сэмаэль, глядя на свет. – Он у меня под жестким контролем. Сюда меня случайно призвал Фаститокалон (хотя вообще-то не имел намерения меня беспокоить), а я, когда появился, счел целесообразным просто поймать эту штуку и не дать ей улизнуть и инфицировать еще какие-то умы, а уже потом заниматься Фассом.
– Мне все еще немного непонятно, как все это работает, – проговорил Ратвен несколько нетвердо… но только чуть-чуть. – Фаститокалон просветил нас относительно… равновесия между сторонами и того, что обе они активно заняты поддержанием этого равновесия. И обе не знали об этом деле до нынешнего момента?
