— Полно! — ответил Потемкин, энергично стряхивая с своего плеча руку Орлова. — Ваше сиятельство собираетесь распоряжаться на чужой территории, забывая, что вы уже давно потеряли здесь какое-либо влияние. Вы забрались сюда силой или хитростью, но во всяком случае без ведома державной хозяйки этих комнат. Однако по этой лестнице вам уже больше не подняться — ручаюсь вам!
— Уж не ты ли помешаешь мне? — крикнул Орлов, поднимая руку для удара.
— Берегись, князь! — с мрачной решимостью ответил Потемкин, не отступая ни на шаг и вперяя энергичный взор в искаженное бешенством лицо Орлова. — Я не слабее вас и в обиду не дамся. А стоит мне только крикнуть, и сюда вбежит достаточное количество стражи, которая поможет мне скрутить вас по рукам и ногам. И — предупреждаю вас, князь, — скандал, который но вашей милости разыграется в личных покоях ее величества, не получит огласки, потому что будут приняты все меры, чтобы вы исчезли без следа, как исчезали уже многие… Или вы сейчас же уйдете отсюда добровольно, или завтра вам будет предоставлена возможность обратиться с челобитной к самому Господу!
Орлов на минуту задумался. Самые разнородные чувства и страсти боролись в его душе, отражаясь на лице рядом судорожных гримас. Он понял, что его ставка проиграна, что всякая попытка насильственно устранить Потемкина в данный момент приведет только к полному и окончательному крушению его же самого, Орлова.
— Я считаю ниже своего достоинства вступать с вами в соперничество, — презрительно сказал он. — Честь и место! — и с ироническим поклоном он вышел из комнаты.
Потемкин прислушался к шуму его удалявшихся шагов и с торжеством воскликнул:
— Ну, Гриц, теперь все сметено с пути. Так вперед же, вверх, поднимайся!.. Эта маленькая лестница способна завести тебя очень высоко!
XII
По случаю ратификации мирного договора с Турцией императрица устроила в царскосельском дворце пышное празднество, на которое были приглашены также и великий князь Павел с супругой. Обыкновенно довольно запущенное и пустынное царскосельское шоссе теперь сверкало роскошными придворными и аристократическими экипажами, направлявшимися к дворцу, расположенному среди роскошных цветников. Сам по себе дворец производил неприятное впечатление своим мрачным, унылым видом, однако это не мешало Екатерине избрать его своей излюбленной летней резиденцией. Правда, но приказанию Екатерины дворец подновили, расцветили красками и позолотой, но все это так не вязалось с мрачной архитектурой дворца Анны Иоанновны, что украшения только подчеркивали угрюмость настроения.
Великая княгиня Наталья Алексеевна со скрытым ужасом смотрела на этот дворец, когда она с великим князем подъезжала к главному порталу, где виднелась пестрая толпа нарядных дворцовых слуг, ожидавших прибытия высоких особ. Наталья Алексеевна и сама не могла бы объяснить, в чем причина ее неприятных ощущений. Правда, об этом дворце ходило много мрачных легенд, но подобными легендами были обвиты все русские здания, которые ей приходилось видеть. Однако тут ей казалось, будто кровавые тени незримо прячутся по уголкам, грозятся, жалуются и вот-вот выступят из своих убежищ для активного вмешательства в веселую жизнь праздника. И это ощущение не покидало ее и тогда, когда она поднималась под руку с мужем по нарядной, светлой мраморной лестнице в парадные покои.
Да, невесело жилось молодой царевне в России! Она прибыла туда веселой, жизнерадостной резвушкой, подростком, но несколько месяцев превратили ее в исстрадавшуюся женщину. С того самого момента, когда мрачные стены Мраморного дворца дохнули на нее жутким холодом, ее нежная, хрупкая душа испуганно заледенела и уже никогда не могла окончательно оттаять. И это отталкивало от нее симпатии всех упитанных, довольных царедворцев, которым не было дела до внутренних переживаний молодой души, которые искали от жизни только поверхностной остроты ощущений и которым тревога и скрытая печаль взгляда молодой великой княгини только портили аппетит и настроение. Ближайшие чины двора обожали ее за ее доброту, ласковость, чарующий такт обращения. Все, от простой судомойки до ближайшей статс-дамы, называли ее «тихим ангелом», но не все решались открыто проявлять свою симпатию: ведь недружелюбное отношение императрицы к великой княгине не было секретом ровно ни для кого!
Действительно, нелюбовь Екатерины с каждым днем все росла и росла. К первым причинам недовольства — сцене в Мраморном дворце и падению на торжественной аудиенции — прибавилось еще многое другое. Екатерина находила, что честь быть женой ее сына настолько велика, что счастливая избранница должна бы сиять восторгом и торжеством. Между тем великая княгиня была грустна, в ее взоре виднелось страдание, все ее жесты, движения, грустная улыбка — все говорило о смерти ее грез и надежд. Кроме того, императрице уже успели донести, что великая княгиня интересуется правовым положением русского народа и постоянно высказывает недоумение, как это возможно существование подобных порядков, давно отживших в культурной Европе. Вся жизнь Екатерины с момента приезда в Россию до переворота 1762 года, вознесшего ее на русский престол, прошла в бесконечных интригах — сначала против политики императрицы Елизаветы, потом против прав мужа и сына. Естественно, что она применяла к великой княгине свой собственный аршин и считала ее способной к таким же интригам. Императрицу уже давно пугали тем, что Павел Петрович с течением времени может образовать собственную партию и пытаться свергнуть ее с трона. Она утешала себя только сознанием вялости и политической неспособности сына. Но в руках ловкой интриганки и Павел мог стать опасным орудием, а какой крупный козырь в игре «партии цесаревича Павла» мог иметь призыв к восстановлению попираемых прав народа! И вот, учитывая все это, императрица ненавидела великую княгиню не только в силу чисто физической антипатии, но и как опасного политического противника.
Ко всему этому присоединялось также недовольство тем, что женитьба не вызвала в Павле ожидаемой императрицей перемены. Она думала, что Павел станет веселее, об руку с молодой женой погрузится в вихрь удовольствий и развлечений, ну, а кто занят танцами да маскарадами, тому некогда ковать политическую интригу. Однако Павел Петрович только в самое первое время после свадьбы был доволен, весел и даже послушен ее желаниям — качество, которым великий князь обыкновенно похвалиться не мог, — а затем опять все пошло не только по-старому, но даже еще хуже: Павел был неизменно мрачен, его взгляд горел внутренним тревожным огнем, выдававшим какую-то снедавшую его душевную боль, по отношению к матери он стал еще более резок, несдержан и дерзок. И все это Екатерина приписывала влиянию невестки.
Пред обедом согласно церемониалу должен был иметь место торжественный прием императрицей высших чинов государства. Этот прием происходил в так называемом «Янтарном зале». Стены этой комнаты были сплошь выложены янтарем; этот ценный подарок был сделан прусским королем Фридрихом Вильгельмом I императрице Анне Иоанновне.
Екатерина стояла в этом зале под балдахином у трона, окруженного блестящей толпой царедворцев. Появление великокняжеской четы не вызвало перерыва торжественной церемонии, так что можно было даже подумать, будто никто и не заметил, как Павел с супругой вошел в круг стоявших у трона чинов. Только императрица вдруг запнулась на полуслове и гневно сверкнула взглядом в сторону великой княгини. Странное дело! Глаза этой женщины-ребенка неизменно оказывали на императрицу таинственно-неприятное действие. В присутствии великой княгини Екатерина начала чувствовать себя «не по себе», ей было трудно дышать, тяжело говорить, мысли ее путались.
