— Хочу попотчевать вас с дороги, — и поглядел на Ивана Даниловича и Елену.
Те переглянулись, и княгиня ответила:
— Князь Александр, я устала с дороги, давай отложим до утра.
Её поддержал и муж. Князь как-то сник. Иван Данилович с улыбкой, дружески хлопая хозяина по плечу, сказал:
— Не печалься, друг мой, завтра догоним. А Елена, — он кивнул на жену, — правду сказала. Давай всё начнём, как ты задумал, с утра. Только прошу тебя — не выноси это со двора.
— Ладно, — согласился Александр. — Пётр, — позвал он зевавшего дворского, — покажи людям князя их покои.
Когда князь развёл дорогих гостей по их опочивальням, он зашёл к жёнушке. Та не спала. Она сидела перед зеркалом и расчёсывала роскошные волосы.
— Ты? — удивилась она, видя на пороге супруга, и вопросительно посмотрела на него.
— Прибыли! — сообщил князь.
— С женой?
— Да. Но кто его сопровождает!
— Что, много народу?
— Да что ты, всё наоборот. Выглядит, как бедный боярин. Интересно, — добавил он, вспомнив свои подарки, — что он нам привёз?
— Многие говорят, что он жадоба, — рассмеялась княгиня, — и страшный. На козла похож.
— Утром увидим, — философски заметил муж, сбрасывая корзно.
Насчёт подарков тверской князь беспокоился зря. После возвращения с той непредвиденной охоты, на другой день Иван Данилович с Миняем поехали в Кузнецкую слободу к Петрухе, лучшему кузнецу на всю слободу. Оставив за оградой коня, князь и Миняй вошли во двор. Навстречу им бросился большой черно-белый кобель.
— Пшёл! — Миняй бросился защищать князя.
В это время, услышав остервенелый лай, в дверях показался здоровый мужик.
Нагнув голову, он вышел наружу.
— Никак княже! — удивился он и заорал на кобеля, да так, что тот, поджав хвост, убежал за угол.
Хозяин пригласил нежданных гостей зайти в светлицу. Вдоль окон стоял тяжёлый, грубой работы, дубовый стол с такими же ослонами. В углу находился небольшой иконник с лампадой. У тыльной стены стояло несколько кряжистых, украшенных коваными узорами, сундуков, да на стене висели полки с посудой.
— Дело есть, Петруха, — сказал он.
Пётр послушно отставил сосуд и, глядя на князя, стал теребить густую, чёрную бороду в ожидании, что он скажет.
— Я приглашён к одному князю и хочу ему подарить меч. Но чтобы он был не как все, а смог бы показать величие Московского княжества.
Пётр усмехнулся, покачал мохнатой головой. Толстыми заскорузлыми пальцами почесал грудь. Он явно обдумывал, что сказать князю. Тот терпеливо ждал, в душе радуясь серьёзности этого мастера.
— Ну что, княже, — загудел он, — надоть, такмо скуём. Но токмо басу навесть, тута никак фрязин потребуется, — кузнец виновато опустил голову и исподлобья взглянул на князя, — нужен будет и кожевник.
Князь понял — надо сделать и ножны.
— Кого назовёшь? — промолвил князь.
— Миколу, — прогудел Пётр, — а из кожевников — Ивана.
Сделка состоялась. Меч князю очень понравился. Каменья фрязин умело расположил как на рукояти, так и на ножнах. Подобрал Иван Данилович к нему и пояс сердоничный с золотой оковкой. Да шубу соболью. Царский подарок. Пусть знают. Анастасии — монисто из дорогих каменьев, где посредине горел алмаз, величиной с голубиное яйцо, он один перевесит все подарки тверского князя.
Утром княжеские отроки, разодетые, как павлины, постучали в дверь гостевых опочивален. И вот идут по переходу московские гости, князь, княжна и боярин Кочева с подарками, в сопровождении отроков. Ожидавшие их слуги распахивают двери, и перед очами гостей предстаёт тверской князь с княгиней. Она держит поднос с кутырем и солью. Взор Ивана Даниловича уставился на поднос: такое он видит впервые. Что же ему с этим делать? Хорошо, рядом Елена, которая шепнула: «Отломи кусочек, помокни в соль и надкуси». Он быстро это проделал и посмотрел в глаза княжны. Взгляды их встретились. Усилием воли он отвёл взгляд, как будто что-то неведомое его обожгло. Такой женской красоты он ещё не встречал. Склонила голову и Анастасия. От Александра не ускользнул этот момент, и он отреагировал на это гордой улыбкой за свою жену. А женское сердце Елены сжалось от плохого предчувствия. Скоро всё вошло в нормальное русло, и московский князь вручил подарки.
— Прими, друже князь, поделку московского мастера, — и передал меч Александру.
Если бы в гриднице не горело столько свечей, она всё равно бы засверкала разными цветами от тех каменьев, которыми был украшен этот меч. Глаза князя Александра загорелись радостным огоньком.
— И ещё, — Иван Данилович набросил шубу ему на плечи, сказав: — пусть она, — он провёл рукой по атласной шерсти, — тебя всегда согреват.
Александр расплылся в улыбке.
— А это, — он взял шкатулку у боярина и подошёл к княгине, — царица ты наша! Прими от... — он хотел сказать от раба твоего, но вовремя сдержался, — нас этот скромный подарок, — и достал из шкатулки монисто.
Алмаз в нём горел, как маленькое солнце. Все ахнули. Подавая подарок, рука князя невольно соприкоснулась с её рукой. Ему показалось, что между ними проскочила искра. И в то же время этого мгновения хватило ему, чтобы ощутить шелковистую нежность её кожи. И он почувствовал, что в его сердце зародилось какое-то, ещё не понятное ему чувство. Не осталось это мгновение незамеченным и ею. Белоснежное её лицо покрыл румянец, отчего она стала ещё прекрасней. Муж, что-то уловив, посмотрев на неё молящим и в то же время расстроенным взглядом, отвернулся. Произошло какое-то замешательство. Но Александр быстро нашёлся, пригласив гостей к столу.
Не зря тверской князь столько времени готовился к встрече с московским князем. Убранство одного стола чего стоило. Нет здесь привычных кубков, кружек. А стоят, как вой на страже, хрустальные бокалы из тонкого стекла, за которые боязно браться руками. А каких только бутылиц нет: и плоские, и раздутые. А сколько фруктовой заморской диковины: и ананасы, и бананы, и финики, и апельсины... Не пить, не есть их надо, а смотреть, словно перед вами волшебная картина. А о русском богатстве и говорить нечего. Какие тут осётры да белуги, стерляди, но это уже не в диковинку. И всё говорило о том, что хозяин хотел показать гостю своё расположение. Да и разговор он завёл о том, что не надо вспоминать прошлое, а надо помнить одно: корень-то у них один. И жить надо по-родственному. А если им объединиться, то они любому шею сломают! Ухмыльнулся московит, спросил:
— Кому же ты хочешь её сломать? Уж не о... ты помышляешь? — назвать кого, не захотел, ибо тут сидели разные люди, ещё и донести могут, но большим пальцем показал через плечо на юг.
Александр его понял. Взбодрённый не то выпитым, не то чтобы показать соседу свою храбрость, вызывающе сказал:
— Да хоть его.
