— Послушайте, — тихо сказала женщина, — вы же замёрзли. Идите ко мне. Это же ваш плащ. Я не могу им одна пользоваться.
Но он молчал. Тогда она поднялась и подошла к нему. Взяв его за руку, сказала:
— Пойдёмте!
Он неохотно протянул ей руку.
Хотя плащ был огромен, но, чтобы не замочить бока, надо было лежать, плотно прижавшись друг к другу. Впервые вот так, рядом, он ощутил женщину. В нём что-то перевернулось и непреодолимо захотелось к ней прижаться. И он почувствовал, что и с её стороны происходит подобное. Она больше не стала сопротивляться своему порыву, и её губы впились в его. Она вдруг почувствовала непреодолимое желание обладать им. Не выдержал и он.
Когда они проснулись утром, счастливые, у них было желание больше не расставаться. И всё же княгиня одумалась.
— Я не спрашиваю твоего имени, и ты не спрашивай моего. Я полюбила тебя, и мне даже страшно подумать, что мы должны расстаться. Но... мы должны. Пусть наша любовь сохранится в наших сердцах.
Он молча смотрел на неё. Его глаза пожирали ту, которая ночью принадлежала ему.
— Что же ты молчишь? — спросила она, заглядывая в его глаза.
В них стояли слёзы. Она бросилась ему на шею и зарыдала.
Внезапно послышались чьи-то громкие тревожные голоса:
— Да не стоит дальше идти. Не могла она туда забрести!
Говоривший был недалеко. Парень почувствовал, как женщина вся напряглась. Он понял, что ищут её, и ожидал, что она откликнется. Но она молчала.
— Что же мы скажем князю? — спросил другой голос.
— Не знаю. Знаю только: не миновать нам беды.
Голоса были тревожные. Невольно стало жалко этих людей, и она поняла, что ей надо идти.
Дождавшись, когда стихли их шаги, она поднялась. Ничего не объясняя, сказала:
— Я пойду.
— Я провожу.
Они шли молча, словно боясь выговорить самое сокровенное. Лес редел, и впереди они увидели полянку, посреди которой росла берёзка со сломанной верхушкой.
— Дальше я пойду одна, — произнесла она печально.
Он придержал её за руку. Они поцеловались. Поправив волосы и одежду, она, не оглядываясь, пошла к берёзке. Парень видел, как со всех сторон к ней бежали счастливые люди. Первым подбежал воевода:
— Княгиня, куда же вы запропастились? Мы сбились с ног в поисках вас, — выпалил он, не веря своему счастью.
— Я заблудилась. И попрошу тебя, воевода, никому ни слова. Я не хочу, чтобы мой муж расстроился и в следующий раз со всякими оговорками не позволил мне его провожать.
— Княгиня, — воевода упал на колени и, взяв её руки, прижал к сердцу, — вы богиня. Я — ваш вечный раб.
— Карета-то починена? — спросила она, высвобождая руки.
Ей не хотелось, чтобы до них дотрагивался кто-то другой. Она ещё ощущала его поцелуй.
— Ещё вчера, — поднимаясь и отряхивая колени, проговорил он.
— Тогда поехали.
После расставания со столь странной незнакомкой Андрей вдруг почувствовал себя опустошённым. Ему казалось, что кто-то вынул из его груди стержень, который вёл его по жизни.
И его охватило полное безразличие. Ему не хотелось ни есть, ни пить. Он не слышал, как к нему подошёл его гнедой. И только тогда, когда тот, мотая головой, загремел уздой, Андрей на него посмотрел и поднялся. Не очень уверенно вставил в стремя ногу. Только со второго подскока вскочил в седло. И сказав: «Но», бросил узду. Куда шёл конь, ему было безразлично.
И всё же молодой организм победил. Он почувствовал голод. Причём сильный. Парень вспомнил, что был со вчерашнего дня голодным, отдав скудный свой паек этой незнакомке. Стоило ему вспомнить об этом, как хандра вновь навалилась на него. Но, к счастью, ненадолго. Желудок подавал беспокойные сигналы. А тут... на тебе... заяц. Он и стал его добычей.
Когда пошёл дух жареного мяса, он заставил на какое-то время забыть обо всём. Андрей с аппетитом прикончил свою добычу и неожиданно почувствовал, что жизнь продолжается. Держа руку на седле, он сказал себе:
— Что было, то прошло, а будет то, что Бог даст. Вперёд, Андрей.
На другой день под вечер он уже был на стоянке. Каково же было разочарование друзей, которые ждали его с хлебом. Когда они допытывали его, в чём дело, он только горько произнёс:
— Да! — и махнул рукой.
Ребята поняли, что произошло что-то из ряда вон выходящее, и не стали его донимать.
— Ничё, потерпим, — сказали они, — сейчас очередь Димки. Пусть только попробует не привезти.
Звонкий голос молодого казачка позвал всех вечерить.
Отужинав. Андрей тут же завалился спать.
Но среди ночи вдруг раздались крики, кто-то растормошил Андрея, сообщив ему грозную весть:
— Татары!
Андрей вскочил как ужаленный.
— Где?
— Тама!
Они вбежали на ближайший курган. С него отчётливо было видно, что солидный отряд быстро двигался на них.
— Что будем делать? — спросили подоспевшие казаки, испуганно глядя в сторону отряда.
Из головы Андрея мгновенно вылетели все иллюзии прошедших дней. Мысль заработала ясно и чётко:
— Вражина разворачивается в лаву. Хочет нас охватить и с боков. Значит, они знают, где мы и каковы наши силы. Нам против них не устоять. Они сотрут нас, как табун стирает попавших под копыта мышей. Выход один: все разбегаемся кто куда может. Собираемся здесь! — он топнул ногой.
— А коней заберут? — плаксиво сказал кто-то из ребят.
— Мы их вернём, — крикнул Андрей, сбегая с кургана.
Пастуший отряд мгновенно распался на группки. За Андреем устремилось несколько человек. Бегущих привлекла поблескивающая в лунном свете водная поверхность. Как оказалось, это была музга, сильно заросшая камышом. От воды исходил тухлый, застойный запах.
Они залегли в музге на дно, благо, глубина ещё позволяла это сделать. Андрею впервые пришлось дышать через тростинку, как этому учили Алим и Курбат. Притаившись на дне, они не могли видеть, как по степи рыскали татары в поисках казаков. От всех групп они настигли только несколько человек, которых безжалостно порубили на месте.
Андрей лежал, не шелохнувшись, хотя чувствовал, как какие-то твари впиваются в его тело. И так лежать надо весь световой день. Ибо враг может притаиться, зная уловки казаков, и ждать. Тут кто кого перехитрит, перетерпит, тому доставалась жизнь.
На следующую ночь Андрей осторожно поднял над водой голову на уровне глаз. И сразу же яркий свет от костра резанул по глазам. Теперь лежать до следующей ночи. И в следующую ночь горел костёр. Ему вдруг захотелось выйти, наброситься на этих тварей. Пусть лучше он погибнет, чем лежать тут как труп. Но вдруг он услышал голос Алима: «Казак должен всё стерпеть!»
