— А... да щас. Эй, Марфа! — крикнул он, оглядываясь на избу. — чё вы стоите на улице? Входите в избу.
Изба имела вид добротного рубленого дома, какие часто были у зажиточных купцов. О его достатке говорили тесовая крыша, опрятный, ухоженный двор с хозяйскими постройками. Князю отвели большую угловую комнату, выдворив оттуда внуков и правнуков. К вечеру истопили баньку. Ивану Даниловичу она показалась настолько великолепной, будто ничего лучшего он до этого и не испытывал. Раскалённый обжигающий воздух, запах соломы и берёзовых распаренных веников довершали это великолепие.
— Ух! — выдохнул он от сердца. — Хороша, братцы, банька!
А на следующее утро Василий ускакал в Псков. Ему надо было найти немого, понять обстановку. Вернулся он на следующий день с Савёлом и рассказал, что в городе князя нет. Где он, никто не знал. После беседы с Василием князь запёрся с Савёлом, после чего немой ускакал назад.
Погода побаловала псковичей только одни сутки. После этого дожди возобновились. Все, кто мог, спрятались под крышу. Стражники тоже постарались запрятаться подальше. Только изредка старший посылал одного из них взглянуть на дорогу. И каждый докладывал, что она пустынна.
— Да кого щас выгонишь, — говорили вой, забавляясь нехитрой «отгадай, в какой руке» игрой. Под щелбаны.
На этот раз молодой вой, поспешно вернувшись, каким-то драматическим голосом выкрикнул:
— Всадник!
— Один? — довольно спокойно уточнил старший.
— Один! — выдохнул тот.
— Ну и пусть едет — подставляя лоб, проговорил он.
Всадник, закутанный с ног до головы, из-под капюшона видны большие, зоркие глаза, спокойно въехал в город. В одном из переулков он остановился перед закрытыми воротами. Спрыгнув с коня, подошёл к ним и колотушкой ударил несколько раз. Не спрашивая, кто, за воротами загремел засов, и они отворились. Всадник за уздцы ввёл во двор коня и отдал его высокому человеку, открывшему ворота. Они пошли рядом. Приезжий негромко спросил:
— Видел?
Тот кивнул.
— Когда? — продолжал приезжий задавать вопросы.
Тот показал палец.
— Завтра?
Тот опять ответил утвердительным кивком.
Завтра подошло быстро. Усталость, накопленная за долгие дни дороги, дала о себе знать. Князь завалился спать и проспал, не пробуждаясь, чуть ли не до следующего обеда. Его пробуждение долго ждали. Когда он появился, встречавший его у дверей человек, радостно промычав, рукой показал на стол, который был обильно заставлен всевозможными кушаньями.
— О! — подивился гость, усаживаясь за стол.
Ел он с удовольствием, порой казавшимся жадностью. Наевшись, обтерев усы, он огляделся.
— Хорошие хоромы, — оценил он.
Едальня была большой комнатой с несколькими окнами, посредине стоял дубовый стол. Дубовые массивные кресла окружали его. В углу — посудник. На внутренней стене — дорогие ковры с замысловатыми рисунками.
— Купец? — спросил гость.
Тот понял вопрос и кивнул головой.
— Он уехал по делам? А жена с детишками к матери?
И опять кивок согласия.
— Да, — гость потянулся, подняв руки с зажатыми кулаками, — пойду к себе, скоро собираться.
Княгиня не спала всю ночь, когда ей тайком сообщили, что прибыл Иван Данилович и очень хочет встретиться с ней. Вначале в её душе пробудилась гордость, начавшая переходить в ненависть: «Это из-за него я осталась одна! — пронеслась в её голове коварная мысль. — Он что, приехал торжествовать свою победу? Нет уж, не выйдет. Я не дам ему возможности видеться со мной. Я не приму непрошеного гостя!» С этой же мыслью утром она поднялась с ложа. Подойдя к зеркалу, гордо выпрямилась. Ей вдруг показалось, что она услышала чьи-то шаги. Сердце дрогнуло, а глаза скользнули по двери. Но было всё спокойно. Тогда её взор пробежал по стене и упёрся в окно. За ним виднелась унылая картина. Низкие осенние тучи, помимо дождя, принесли тоску, серость и душевное беспокойство. «Да, не завидую тому, кто в такое время окажется на улице», — тихо проговорила она.
И вдруг поймала себя на мысли, что князь приехал сюда именно сейчас! Его не остановила даже мерзкая осенняя непогода. А это говорит о многом! И она почувствовала, как учащённо забилось сердце.
— А ведь он действительно меня... — она не договорила последнего слова, счастливая улыбка отразилась на её лице, — как я могу не принять его, примчавшегося, рискуя жизнью, за столько вёрст. А ведь он уже не юноша.
И она с лёгким сердцем дала согласие на встречу, успокаивая свою совесть тем, что постарается как-то примирить его со своим мужем.
Когда немой и его гость вышли на улицу, она была пустынна. Хоромы, куда они шли, стояли буквально через два строения. Высокие ограды скрывали их от посторонних глаз. В этом доме их уже ждали. Ворота оказались незапертыми. Немой уверенно поднялся на крыльцо и открыл дверь, пропуская вперёд хозяина. Светлица, где княгиня принимала таинственного гостя, освещалась несколькими свечами, их было недостаточно на такой размер комнаты, а поэтому там царил полумрак.
Князь вошёл лёгкой, кошачьей походкой, словно боясь сапогами поднять излишний шум. Отличная баня, долгий, беззаботный сон, и князь выглядел молодец молодцом. Лицо его было свежо, глаза поблескивали задорным молодым огоньком. Взлетавшие кверху брови придавали ему выражение целеустремлённости и уверенности. Глядя на такого молодца, сердце, каким бы оно ожесточённым ни было, должно было растаять.
Княгиня стояла у противоположной стены, опираясь на кресло. На ней было чёрное платье, облегавшее стройный стан женщины, краса которой расцвела во всей своей покоряющей силе. Князь подошёл к ней. С его губ сорвалось:
— Богиня!
Он опустился на одно колено, взял её послушную руку и жадно припал к шелковистой коже. Казалось, через этот затянувшийся поцелуй он хотел впитать в себя всю её женскую сущность.
— Встаньте, князь, — тихо сказала она.
Он послушно поднялся и спросил:
— Как ты живёшь?
— У меня родился сын, — ответила она тоном, давшим понять, что кроме этого счастья ей пока ничего не нужно.
— Поздравляю. И... прими на память. — он достал из кармана золотой браслет с сияющим алмазом и надел ей на руку.
Её и без того красивая рука приобрела особое изящество. И они оба наслаждались этим видом какое-то мгновение. Потом их словно что-то ударило. Он осторожно взял княгиню за талию и приблизил к себе. Губы их слились. Но... она вдруг оторвалась от него, упёршись в его грудь руками.
— Нет, князь, нет. Ты меня прости за мою слабость.
Но чувства, овладевшие им, оказались сильнее всего. Он готов был броситься на неё. И опять её тихий голос остановил его:
