Голос Лебрена и его манера говорить сильно подействовали на Плуернеля. Он не был побежден, но слова противника поколебали его. Врожденная расовая гордость боролась в нем с желанием сказать торговцу, что тот, во всяком случае, встретит в нем великодушного врага.
В эту минуту дверь с шумом отворилась, и вошедший капитан торопливо сказал полковнику:
— Простите, полковник, что врываюсь так бесцеремонно, но сейчас получен приказ по полку сесть на лошадей и быть готовыми к сражению, ожидая во дворе казарм приказаний.
Лебрен собирался покинуть комнату, но Плуернель сказал ему:
— Дела принимают такой оборот, что, принимая во внимание ваш образ мыслей, очень возможно, что я буду иметь честь встретить вас, сударь, завтра же на баррикадах.
— Я не знаю, что будет, сударь, но я не боюсь и ничего не имею против такой встречи. Я полагаю, что лучше отложить пока дело о поставке товара, — прибавил он с улыбкой.
— Я с вами согласен, — ответил полковник, принужденно кланяясь.
Глава VII
Во время предыдущего разговора Лебрена с Плуернелем жена и дочь торговца, по обыкновению, сидели в магазине. Госпожа Лебрен проверяла счетные книги. Это была высокая женщина сорока лет. В ее видной фигуре сохранились следы былой красоты. В чертах лица ее и во всех движениях проглядывали спокойствие и твердость характера, напоминавшие древних галльских женщин. Ее дочь, Велледа Лебрен, сидела рядом с ней, занимаясь шитьем. Кто видел ее в первый раз, того поражала ее дивная красота, гордая и задумчивая. Трудно было представить себе что-либо прелестнее ее голубых глаз, ослепительного цвета лица и каштановых волос, отливающих местами золотом. Высокая, сильная и стройная, она действительно походила на ту знаменитую Велледу, древнюю героиню галлов, в память которой отец и дал ей имя.
В то время как мать и дочь мирно занимались своими делами, знакомый нам Жильдас Паку стоял в сильном волнении на пороге двери. В данную минуту его занимало сделанное им открытие, что улица Сен-Дени и сам дом Лебренов вовсе не походят на мирные и тихие места, какие он ожидал найти со слов своей матери.
Вдруг Жильдас обернулся к хозяйкам и взволнованно проговорил:
— Сударыня, сударыня, вы слышите?
— Что такое, Жильдас? — спросила хозяйка, продолжая спокойно писать.
— Но, сударыня, бьет барабан! А теперь… Бог мой! Вот бегут люди!
— Ну что же, Жильдас, пускай бегут.
— Это сигнал сбора войска, — сказала Велледа, прислушавшись с минуту. — Верно, боятся, чтобы не усилилось волнение, которое началось еще вчера.
— Жаника, — сказала хозяйка служанке, — надо приготовить мундир барина. Может быть, он спросит его, когда вернется домой.
— Хорошо, сударыня, — ответила Жаника, уходя в комнаты.
— Жильдас, — позвала госпожа Лебрен, — вам видны отсюда ворота Сен-Дени?
— Да, сударыня, — ответил Жильдас, дрожа от страха. — А разве надо туда пойти?
— Нет, успокойтесь. Скажите нам только, много ли там собралось народу?
— О, очень много, сударыня! Настоящий муравейника! Но боже мой! Сударыня!
— Ну что еще?
— О, сударыня! Люди в блузах останавливают барабанщиков и прорывают барабаны… И вот все бегут оттуда… Слышите, какой крик? Не запереть ли магазин?
— Ну, вы не из храбрых, Жильдас, — сказала с улыбкой молодая девушка, продолжая шить.
В эту минуту перед магазином остановился человек, одетый в блузу. Он с трудом тащил маленькую ручную тележку, нагруженную, по-видимому, очень тяжелым товаром. Оставив тележку на тротуаре, он вошел в магазин и обратился к хозяйке:
— Здесь живет господин Лебрен?
— Здесь, сударь.
— Я привез ему четыре тюка.
— С полотном, наверное?
— Должно быть, что так, сударыня, — отвечал с улыбкой посланный.
— Жильдас, помогите внести их в комнату!
— Должно быть, очень туго свернуто это полотно, — проговорил Жильдас, с трудом помогая вносить длинные круглые тюки, обернутые толстым серым холстом. — Они тяжелы, как свинец.
— В самом деле, дружище? — сказал пришедший, пристально глядя на мальчика, который опустил глаза и сильно покраснел. — А теперь, — обратился он к хозяйке, — я исполнил данное мне поручение. Советую вам не класть этих тюков в сырое место или возле огня в ожидании господина Лебрена — эти полотна очень… очень чувствительны.
Он вышел из магазина, взял свою тележку и быстро удалился.
В это время молодая девушка, которая завтракала у Плуернеля во время визита кардинала, выходила из дома, где жил Жорж Дюшен и который был как раз напротив магазина полотен. Вид у Праделины был печальный и взволнованный. Поравнявшись с магазином, она бросила любопытный взгляд в дверь, но Жильдас почти совсем загораживал вход, стоя в открытых дверях. Заметив, что молодая девушка медлит около двери и всматривается в нее, мальчик приписал ее внимание тому обстоятельству, что она заинтересовалась его особой, и стыдливо потупился, покраснев до ушей и оставаясь точно пригвожденным к порогу. Затем он увидел, что Праделина снова перешла на другую сторону улицы и вошла в кафе.
Но наблюдения его за молодой девушкой были внезапно прерваны новым событием. Перед дверью остановилась четырехколесная тележка, запряженная сильной лошадью и нагруженная тремя большими плоскими ящиками около двух метров высоты. На них была надпись: «Осторожно».
В тележке сидели двое людей в блузах. Одним из них был тот самый Дюпон, что являлся уже в магазин рано утром, а другим — почти старик с густой седой бородой. Пройдя в магазин, Дюпон обратился к хозяйке:
— Господина Лебрена нет дома?
— Нет, сударь.
— Мы привезли ему три ящика со стеклом.
— Хорошо, — отвечала хозяйка. — Помогите им внести ящики в комнаты, Жильдас.
Дюпон с товарищем и Жильдас только что успели внести ящики, как раздался сильный шум, и в лавку донеслись оглушительные крики:
— Да здравствует революция!
Жильдас бросился к двери.
— Надо спешить, — сказал Дюпон своему товарищу. — Иначе нашу тележку возьмут для баррикады, а нужно еще исполнить кое-какие поручения.
И, вскочив в тележку, они хлестнули лошадь и скрылись в направлении противоположном тому, откуда раздавались крики.
Жильдас с возрастающим беспокойством следил за новым движением толпы. Вдруг он снова заметил Праделину, только что вышедшую из кафе и направляющуюся к магазину с письмом в руках.
«Вот сумасшедшая! Это она мне, должно быть, написала, — подумал Жильдас. — Любовное письмо! Она бесчестит меня в глазах хозяев».
И Жильдас, растерявшись, запер дверь магазина на ключ и отошел к прилавку.
