— Злодей! — вскричала Маргарид. — А эта женщина! Как она могла оставаться на берегу?
— Но что означало это варварство, друг гость? — спросила Генори, молодая жена Гильхерна, крепко прижимая к себе своих детей, Сильвеста и Сиомару, которые сидели у нее на коленях.
Чужестранец знаком потребовал молчания и продолжал:
— Едва поток унес щит с ребенком, как отец поднял к небу дрожащие руки, как бы призывая богов, и потом с мрачным отчаянием следил за движением щита. Напротив, мать смотрела на него так спокойно, точно, она нисколько не боялась за своего ребенка.
— Не боялась? — вскричал Гильхерн. — Но ребенок подвергался верной смерти!
— Чудовищная мать! — вскричала его жена Генори.
— И никто из толпы не бросился спасать его? — сказал Юлиан, думая о своем друге. — О, это потрясет сердце Армеля, когда он услышит этот рассказ!
— Два раза щит едва не погрузился в воду в водоворотах, — продолжал чужестранец, — и мать при этом нисколько не изменилась в лице. Наконец он спокойно поплыл по течению реки. Тогда вся толпа крикнула, захлопав в ладоши: «Лодку, лодку!» Двое людей вскочили в лодку и в несколько минут были у щита, который и вытащили из воды вместе с заснувшим ребенком.
— Благодарение богам, он спасен! — вскричало почти все семейство Жоэля, вздохнув с облегчением.
— Пока вынимали из воды щит с ребенком, Виндорикс, лицо которого теперь сияло от счастья, подбежал к жене и вскричал, протягивая к ней руки: «Альбреж, Альбреж! Ты говорила правду! Ты была верна мне!» Но Альбреж гордо ответила, отстраняя мужа: «Уверенная в моей правоте, я не боялась за ребенка. Боги не могли наказать невинную мать, погубив ее сына. Кто подозревает женщину, тот оскорбляет ее. Я возьму ребенка, и ты больше не увидишь нас, ни меня, ни его. Как мог ты сомневаться в честности своей жены!» В эту минуту с торжеством принесли ребенка. Мать кинулась к нему, как львица к детенышу, и страстно прижала его к своей груди. Спокойная и холодная до этого времени, она горячо осыпала ласками своего ребенка, унося его с собой.
— О, это была истинная галльская женщина! — сказала жена Гильхерна. — «Кто подозревает женщину, тот оскорбляет ее!» Это хорошо сказано!
— Такое испытание в обычае у рейнских галлов? — спросил Жоэль.
— Да, супруг, подозревающий жену в неверности, берет ее ребенка и пускает плыть по реке на щите. Если он спасается — мать невинна, если тонет — она преступна.
— А как была одета эта доблестная женщина? — спросила Генори — Была ли на ней такая же туника, какую носим мы?
— Нет, туники тех женщин очень коротки и двух цветов: корсаж голубой, а юбка красная; часто они вышиты золотом и серебром.
— А их чепчики, — спросила одна молодая девушка, — такие же белые и четырехугольной формы, как наши?
— Нет, черные и украшены золотыми и серебряными вышивками.
— А как празднуют у них свадьбы? — спросила другая молодая девушка.
— Так ли хороши их стада, как наши? — спросил один старик.
— Есть ли у них бойцовые петухи? — спросил ребенок.
— Довольно, довольно, — остановил Жоэль, видя затруднение чужеземца — Дайте нашему гостю вздохнуть. Вы подняли крик, словно стая чаек.
— А платят ли они деньги мертвым, как и мы? — не удержался Рабузигед.
— Да, это у них также в обычае. Но один идолопоклонник из Азии, которого я встретил в Марселе, уверял меня, что после смерти мы продолжаем жить, но уже не в образе людей, а в образе животных.
— Славно, нечего сказать! — вскричал с беспокойством Рабузигед. — Если эти идолопоклонники говорят правду, то Нуарен, которому я послал деньги, живет теперь, быть может, в образе рыбы, а Армель — птицы. Как же птица передаст рыбе серебряные монеты? Вот так штука!
— Наш друг уже сказал, что так думают идолопоклонники, — строго остановил его Жоэль. — Твоя боязнь безбожна.
— Этого не может быть, — печально сказал Юлиан — Иначе что же я буду делать, если, отправившись завтра к Армелю, найду его в образе птицы, а сам обращусь в оленя или вола?
— Не бойся, юноша, — успокоил его путешественник, — религия Гезу самая истинная, а она учит нас, что после смерти мы приобретаем более молодые и более прекрасные тела.
— Вот что значит путешествовать! — сказал Жоэль. — Сколько узнаешь разных вещей! Но, чтобы не оставаться в долгу у тебя, Маргарид может рассказать тебе об одной из своих прабабок. Это случилось около ста тридцати лет назад, когда наши предки доходили до Азии, чтобы основать там новую Галлию.
— После рассказа твоей жены я также скажу кое-что о наших предках, — сказал чужестранец. — И, клянусь Ритта-Гаюром, теперь самый подходящий момент для этого! Потому что в то время, как мы занимаемся здесь разговорами, происходит что-то, чего вы не знаете…
— Почему ты остановился? — спросил с удивлением Жоэль. — Что происходит в то время, как мы рассказываем здесь сказки? И что можно делать в осенние вечера, как не сидеть у очага, слушая рассказы?
Но чужестранец, не отвечая Жоэлю, почтительно обратился к Маргарид:
— Сначала я выслушаю рассказ жены Жоэля.
— Он так же прост, — отвечала Маргарид, продолжая прясть, — как был прост и сам поступок моей прабабки. Имя ее было Сиомара…
— И в честь ее, прекрасной и доблестной, — прервал мать Гильхерн, указывая с гордостью на свою восьмилетнюю дочь удивительной красоты, — я назвал этим именем свою дочь.
— Я не видал никогда более прекрасного ребенка, — сказал чужестранец, — и уверен, что она будет походить на ту женщину своей доблестью, как походит красотой.
Генори, мать ребенка, покраснела от удовольствия при этих словах, а Маргарид продолжала:
— Ее звали Сиомарой, и она была дочерью Ронана. Отец привел ее в Лангедок, где завел торговлю. Галлы этой местности готовились в то время ехать на восток. Вождь их, по имени Ориегон, увидел Сиомару, был поражен ее красотой и женился на ней. Сиомара уехала на восток с мужем. Первое время все шло удачно, но затем римляне из зависти к галльским завоеваниям стали наступать на них. В одной из битв Сиомара, сопровождавшая мужа в военной повозке, была отрезана от него, взята в плен и сдана под стражу римскому офицеру, скупому и развратному. Пораженный ее красотой, он пытался соблазнить ее, но она не поддалась его уговорам. Тогда, воспользовавшись сном пленницы, он прибег к насилию…
— Ты слышишь, Жоэль! — вскричал с негодованием чужестранец. — Прабабка твоей жены перенесла такое оскорбление от римлянина!
— Выслушай до конца, друг, — сказал Жоэль, — и ты увидишь, что Сиомара стоит галльской женщины с берегов Рейна.
— Удовлетворив свое желание, римлянин предложил своей пленнице свободу ценой выкупа. Она приняла его предложение и попросила послать одного из своих слуг, также взятого в плен, в лагерь к мужу или к его друзьям, чтобы те доставили выкуп в назначенное место. Не желая ни с кем делиться деньгами, римлянин сам привел Сиомару в условленное место. Там были друзья Ориегона с золотом для выкупа. Пока офицер пересчитывал данную ему сумму, Сиомара дала знать своим на галльском языке, чтобы они перерезали горло этому негодяю. Это было сделано. Тогда Сиомара отрубила ему голову, обернула ее своим платьем и вернулась в галльский лагерь. Ориегон, который тоже был в плену, бежал из него и прибыл в свой лагерь одновременно с женой. Тогда Сиомара бросила к его ногам голову римлянина со словами: «Вот голова человека, который меня оскорбил. Никто, кроме тебя, не посмеет сказать, что обладал мной…»
