Мне, однако, довелось пересекать эламские земли весной, и более прекрасной и чудесно благоухавшей страны я не видывал. Деревья, кусты и травы цвели, поражая взор и дурманя голову. Жителей я замечал немногих, и все они, с темными лицами и опасливыми взглядами исподлобья, казались чужаками, случайно забредшими в эту блаженную страну.
Наконец передо мной выросли горы, сверкавшие чистой белизной вершин. Дальние ущелья, перевалы и нити троп открылись моему взору. Тогда я достал первую карту с рисунком гор и, приложив ее к видимому миру, выбрал нужную дорогу.
Мысль о том, что вавилонский шакал исхитрится обогнать меня, не давала покоя, и я все же решил положиться на проводника, которого нашел себе в ближайшем селении. Так мне удалось добраться до Пасаргад на день быстрее, чем полагалось по замыслу Скамандра.
Однако путь по козьим тропам был нелегок. Горы высились надо мной, упираясь вершинами в небосвод. Я невольно проникался их безмолвным и несокрушимым величием. Мне начинало казаться, что и сам царь персов должен быть среди этих круч и высот грозным великаном вроде Полифема и править он должен такими же гигантами. И справиться с ним, как и Одиссею с Полифемом, будет куда как непросто. Ближе к небесам становилось все холоднее, особенно ночью. В ущельях лежали снега, не таявшие, как видно, со времен создания мира. Когда наползали густые туманы и меня окружали тени чудовищ, от сумрачных мыслей и снов не было покоя.
Скалы в тех краях имели красноватый оттенок, и я видел в этом предзнаменование грядущих бед в Персиде.
И вот на третьей утренней заре моему взору открылось широкое плато, окруженное могучими гранитными стражами. Солнце поднималось передо мной из-за гряды, заливая великий простор золотистым светом. Свежий ветерок, «пахнущий» небесной чистотою, дул мне в лицо с востока, холодил кожу, а солнце уже чуть-чуть обжигало ее. В лазурном небе розовели невесомые корабли Гермеса. И вдруг необъяснимая радость наполнила мое сердце, и эта радость обратилась в чувство великой свободы. Хотя, если разобраться, в тот час я был не более свободен, чем преступник, проданный в рабство и прикованный к галерной скамье.
— Персы! Пасаргады! — выкрикнул мой проводник, до этого мгновения раскрывавший рот только для того, чтобы торопливо проглотить лепешку.
Он тянул руку, указывая вниз. Я пригляделся и увидел вдали небольшое селение, состоявшее из редко разбросанных домов и одного здания покрупнее, обнесенного невысокой стеной и окруженного густой растительностью.
Я развернул пятую карту (со второй по четвертую не понадобились) и приложил ее к настоящим горам. Все совпадало. Только на карте Пасаргады выглядели куда внушительней.
«Если он и лжет, то Пасаргады все же где-то рядом,— подумал я.— Теперь найду сам. Дальше держать при себе этого крысенка опасно».
Я бросил ему серебряную драхму и не успел моргнуть, как монета, эламит и его мул пропали.
«Погребенному эллину» запрещалось молиться. И вот, уже не призывая себе на помощь никаких богов, Анхуз-коновал двинулся по тропе вниз к селению.
Спустившись, он первым делом присмотрел заметный камень у дороги и спрятал под ним ядовитые вавилонские шипы. Потом он поскакал мелкой рысью, с любопытством осматривая чужую страну.
Плоскогорье местами поросло густым кустарником, местами же казалось пустынным и бесплодным. Однако вдали, за селением, виднелась длинная полоса очень густой растительности. Видимо, там пробегала река. По сторонам от дороги, довольно далеко от нее, можно было различить и небольшие, узкие наделы обрабатываемой земли. К одному из них вели длинную вереницу мулов, груженных бурдюками с водой. В общем же, было безлюдно, и когда Анхуз-коновал заметил впереди двух быстрых всадников, покинувших селение, у него не возникло сомнений в том, что всадники спешат встретить именно его, чужака, проникшего в эту тихую страну.
Всадники были вооружены копьями. Когда они приблизились, Анхуз-коновал разглядел их одежду. В это прохладное утро, когда пар валил из конских ноздрей, персов грели ладно скроенные овечьи шкуры, вывороченные мехом внутрь. Из-под шкур свисали полы длиннорукавных хитонов, вытканных из плотных шерстяных тканей. Кожаные штаны-анаксариды скрывали их ноги, а в закрытых и очень мягких на вид башмаках прятались ступни. Осталось упомянуть только их высокие войлочные шапки с загнутыми вниз острыми концами. Анхуз-коновал, закутанный с ночи в полдюжины льняных сирийских тканей и шерстяной плащ, обутый в сандалии с узкими кожаными прокладками, слегка позавидовал персам и не отказался бы превратиться в какого-нибудь местного коновала, одетого в варварские шкуры.
Сократив расстояние до половины стадия, персы разъехались в стороны и приблизились так, что чужестранцу пришлось вертеть головой. Оба воина были светлокожи и светловолосы, с прямыми открытыми лицами. Оба — если бы не эти варварские штаны — напоминали воинов ахейской древности, героев сказаний о Трое: небесная голубизна в глазах, густые золотистые бороды, гордый, хотя и не надменный вид. Уже не Анхуз-коновал, а милетянин Кратон тайно подумал, что, может быть, и вправду, как уверяют иные знатоки древности, персы и эллины происходят из одного рода, пришедшего из какой-то неведомой страны то ли на севере, то ли на востоке.
Я остановился. Остановились на расстоянии двух протянутых копий и всадники. Заговорил старший, подъехавший ко мне справа.
— Путник! — произнес он по-арамейски, но с мягким выговором,— Именем Митры, владыки границ и верного слова, ответь, кто ты и куда держишь путь!
Лгать полагалось не отводя и не опуская взгляда.
— Анхуз-коновал из Дамаска.— Я обратил к всадникам свои ладони и развел руки в стороны.— Прослышал о беде вашего царя, да пошлют боги здоровье и благополучие ему и его коням. Мне известно, как излечить эту болезнь. Кони славного повелителя вновь станут лучшими на всем свете.
Персы переглянулись, и старший сделал знак. Они отъехали. Затем, сойдясь, тихо переговорили между собой, и старший сказал:
— Следуй за нами, чужестранец.
Солнце быстро поднималось над плоскогорьем, и ясный день становился все теплее.
Когда мы достигли селения, мои проводники-стражники перешли на шаг. Я забеспокоился, что они могут задержать меня здесь, и учтиво сказал им, что хотел бы попасть в Пасаргады не позднее полудня. К тем словам добавил, что готов щедро отблагодарить их, если они проводят меня до места.
Воины дружно расхохотались на всю округу. Мне даже послышалось эхо в горах.
— Теперь уж ничего не выйдет,— сказал старший, он ехал позади меня,— Ни к полудню, ни к полуночи. Даже к зиме не выйдет.
И оба вновь рассмеялись.
Тут-то я догадался. Это и называлось Пасаргады! Эти жалкие домишки — числом в три, от силы четыре десятка — и была вся царская столица персов, из которой правил своим счастливым народцем сам Кир!
Ни крепостной стены, ни сторожевых башен, ни рва! В изумлении озирался я вокруг. Несколько пожилых мужчин в длиннополых шерстяных одеждах вышли из домов посмотреть на чужеземца. Полдюжины ребятишек, прячась, выглядывали из-за разных углов. Женщин я не видал ни одной. Живности еще сумел насчитать — с десяток темных коз и овец, бродивших между домов, да четыре крупных пастушьих собаки, привязанные к железным кольцам, что висели на стенах. Они тянули носы в мою сторону и глухо рычали. Вот и вся была угроза.
