На военные советы меня больше не приглашали. Видимо, спор между Гистаспом и Губару так и не находил разрешения. Кир явно колебался. По мнению же эллина, Кир колебался только по той причине, что не желал воспользоваться предсказаниями.
Неотвратимо приближалась армия Гарпага, и неотвратимо приближалась та ночь, когда чужие огни должны был заполонить плоскогорье. И эта ночь настала.
К стене дворца подставили удобную лестницу. Кир взошел по ней и две ночных стражи неподвижно простоял на площадке у верхних покоев. Он смотрел на множество костров, мерцавших вдали. Мысли Кира были для всех великой загадкой.
Позднее я узнал, что еще в начале первой стражи царя персов побывал человек, присланный Гарпагом. Вое начальник просил о тайной встрече, однако его посланник ушел ни с чем.
Я не позволил себе даже вздремнуть в ожидании приказов: предчувствовал, что наступает решающий час.
В начале третьей стражи Кир прислал за мной.
Он принял меня в одной из нижних комнат и велел повторить в подробностях все слухи о нем, какие передавали друг другу чужие воины, все россказни и даже самые глупые небылицы.
— И многие верят, что меня вскормила волчица? — спросил он по поводу сказки о своем младенчестве.
— Думаю, немало,— предположил я,— Эту историю любят рассказывать у них самые старые воины из мидян.
— И парфяне тоже верят?
— Насмешек не слышал.
Особое любопытство Кир проявил еще к двум небылицам: о том, что на самом деле он отпрыск мардианского разбойника, проникшего во дворец Астиага и силой взявшего его дочь, а также о том, что он в действительности не внук, а сын самого Астиага, совокупившегося со своей дочерью. Волчица, вскормившая своим молоком младенца, которого спрятали далеко в горах, появлялась в обоих случаях. И как только Кир слышал про волчицу, в глазах его загорались огоньки и лицо светлело.
В ту ночь он так и не отправил меня в лагерь Гарпага.
На рассвете же во дворце, в самих Пасаргадах и вокруг них началось великое движение.
Солнце еще не поднялось над горами, когда Кир со своими воинами числом около семи сотен выступил из Пасаргад и направился в сторону возвышенного места, более отдаленного от чужого войска. На горных высотах и в ближайших ущельях появились вереницы всадников и пеших. Оказалось, еще ночью Кир послал скорых гонцов к подвластным ему другим персидским племенам (сам он, отмечу, принадлежал к племени, давшему название и «столице», то есть к пасаргадам). И вот на большую встречу двигались воины — марафии, маспии, германии и марды. Все, кроме мардов, внешне едва ли отличались чем-то от персов Кира. Марды же выглядели настоящими дикарями: коренастые, нечесаные, в огромных, грубо выделанных темных шкурах, на низких гривастых конях, головами своими напоминавших тифонов или крокодилов. Десяток таких конных разбойников напугал бы и сотню не слишком отважных вояк.
Когда все сошлись на широкой площадке, загодя очищенной от колючего кустарника, то вместе с пришедшими из других селений пасаргадами набралось всего около шести тысяч персов. Сила была внушительная, но явно недостаточная для столкновения в открытом бою с более многочисленным и лучше вооруженным противником.
Гомона, столь обычного у эллинов, тут не было. На этом сборе родов и племен все молча дожидались первого, священного, слова, право на которое имел только сам Пастырь, по-персидски — Куруш. И никто, как мне показалось, даже не оглянулся в сторону грозного войска, вторгшегося в Персиду.
Здесь тоже лежал большой плоский камень, на который воины Кира набросили множество медвежьих и волчьих шкур. Персы, оставив коней, расположились вокруг этого камня. Кир же оставил седло последним. Он неторопливо спустился с коня, взошел на камень и воздел руки к небесам.
— Кара!— было первое, громогласно возглашенное Пастырем слово.
У персов это слово является сплавом двух значений. «Кара» — это и народ и войско.
Мне вдруг почудилось, что Кир сделался больше и едва зримое, искрящееся сияние окутало его. Да, в те мгновения тень горного хребта отступила прочь, и солнечные лучи упали на поляну и на самого царя персов.
— Кара! — повторил свое обращение Кир, повернушись от востока к югу.
И так, поворачиваясь в правую сторону, он повторил священное слово еще дважды.
Никакой тревоги, ни тени сомнения или нерешительности не заметил я в его поистине царском — грозном и властном — взгляде.
Вновь оказавшись лицом к востоку — в ту сторону, где стояли седобородые старейшины родов,— он заговорил столь же громогласно. Наверно, горное эхо его голоса доносилось и до ушей Гарпага.
— Великий Митра, хранитель границ, спрямитель путей, и верховный брат его Ахурамазда, творец земли,— вещал, царь персов,— даруют нам ныне день большой охоты! Пусть ни одна стрела не промахнется, ни одна рука не дрогнет, ни один конь не оступится! Пусть ни одно острие не останется холодным! Награда лучшему охотнику — копье моего отца Камбиса.
Киру подали копье с древком, окрашенным в алый цвет, и царь поднял копье над головой.
В рядах персов прокатился восторженный ропот.
Кир передал копье Губару. После этого к нему по очереди подошли вожди и старейшины. Каждый поцеловал царя в плечо. Каждого царь целовал в лоб и тихо произносил несколько слов на ухо. Старейшины чинно кланялись в ответ, а некоторые скрытно улыбались. Особенно заметно ухмыльнулся, поглядев себе под ноги, вождь мардов.
Затем Кир сошел с камня, поднялся на коня и сделал правой рукой движение, будто зачерпнул воды из источника. В тот же миг все, кто явился на племенной сход на конях, вернулись в седла.
Царская охота началась.
Я держался поодаль и мог только наблюдать за происходящим.
Племена вновь растеклись по плоскогорью, по пологим склонам и ущельям. Но теперь отовсюду слышались крики возбужденных охотников и лай охотничьих собак.
Я запомнил бешеный скач коней и стремительный, едва уловимый глазом бег ручного гепарда, который молниеносно настигал ланей, появлявшихся среди кустарника на расстоянии в стадий и больше.
Я запомнил Кира Охотника, превратившегося в кентавра. Он мчался, сливаясь с конем в единое целое.
Царь даже не бросал копья. Он состязался со своим гепардом и в погоне сбивал добычу одним мощным уколом. Он дважды менял коня, давая взмыленным животным передышку.
«Скиф» же появлялся то там, то здесь как по волшебству. Если напуганная птица, взлетавшая из кустов, вдруг падала, не успев подняться вверх и на пару локтей, я тут же искал глазами Азелек, и порой мне даже удавалось перехватить ее диковатый и гордый взгляд. И всякий раз я говорил себе: «Сегодня охотится царь Кир. Помни об этом».
И как ни казалась эта большая царская охота делом отчасти непредсказуемым, вскоре мне стала открываться ее тайная стратегия. Охота постепенно приближалась к лагерю Гарпага, охватывала его кольцом. Всадники с гиканьем и свистом проносились мимо палаток, собаки гнали дичь едва ли не прямиком на чужое войско.
