Они долго беседовали. Багровое солнце стало опускаться на западе за кромку каменистых холмов. Поблизости от дома судьи из дупла пятисотлетнего теребинта вылетела целая стая летучих мышей. Чёрными перепончатокрылыми молниями они судорожно заметались на фоне заката, как орава взбесившихся демонов.
Саул вздрогнул, ему стало не по себе из-за плясок беззвучной нечести. Он вдруг подумал, что пора домой, к родному очагу. К родителям, жене, детям. Шомуэл поднялся, удерживая Саула на ковре приветливым жестом.
— Останься, спи здесь. Завтра с рассветом я провожу тебя. Твоего слугу я пришлю. Пусть привыкает ночевать у твоих ног. — Последняя фраза показалась Саулу странной: он не ханаанский вельможа или аморрейский шейх, чтобы слуги спали у его ног. Но он послушно лёг и положил голову на подушку.
2
Шомуэл спустился с ощущением несомненного торжества. Он нашёл того, кого напряжённо искал. Силач и красавец; простоват, но честен; ни тени лукавства или малодушия не обнаружил в его ответах опытный, проницательный старик. Беззаветно преданный Ягбе, непоколебимый сын Эшраэля, — и послушный, следующий малейшим указаниям судьи и первосвященника. Такой царь будет нужен и ему, и всему народу.
Шомуэл приказал Бецеру подняться на крышу и ночевать родом с Саулом.
— Где тот, с узкой бородой? — спросил он у Шуни.
— Я предложил ему спать в пристройке для стражи.
— Хорошо, я пойду к себе в угловую. Пришли Ханоха. Ещё пришли того, кто живёт в неизвестном месте и не имеет имени. Сам будешь сторожить у входа, чтобы никто не слышал того, что не должно знать.
Слегка наклонившись, Шомуэл вошёл в низкую комнату, угловую в доме. Здесь стояли ларцы, запертые бронзовыми коваными замками, медные кувшины для надёжного хранения ценных свитков-папирусов. Ореховый шкаф, в котором стопкой лежали обожжённые глиняные плитки с клиновидными знаками, был украшен перламутровой инкрустацией. В середине комнаты находилось кресло, обитое синей тиснёной кожей и покрытое резьбой; в её рисунке сочетались косо положенные один на другой треугольники или ромбы, заполненные начертаниями искусно расположенных, читаемых знаков-сеферов
[32]. Иге эти предметы озарил огонь медного светильника в виде лодки с фитилём на корме. Шуни поставил светильник на низкий стол.
Шомуэл сел в широкое кресло и подобрал под себя ноги. Руки он положил на резные подлокотники.
Шуни поторопился найти Ханоха. Управляющий нырнул в комнату с ореховым шкафом. Вместо двери он задвинул позади себя плотную ширму — сине-золотую, из выделанной телячьей кожи. Шуни остался снаружи. Скоро явился низкий широкий человек в плаще с куколем, надвинутым на лицо.
Всё, о чём говорили судья, управляющий и человек в плаще, Шуни разобрать не мог. Слышались только отдельные слова или сочетания слов, например: «близ гробницы Рашели
[33]», «в Целцахе»... «у дубравы Таборской»... «трое в Бетель»... Потом судья поднял голос и произнёс отчётливо:
— Поторопитесь. У вас только ночь. Вы должны подготовиться.
— Да, да, конечно, мой господин и судья, — лепетал трусоватый Ханох. А другой, в плаще, что-то буркнул невнятно.
— Я не знаю, может быть, и нашли, — продолжал Шомуэл. — Но если... (опять глуховато, не понять) ослицы должны быть такими же... И если ты, Ханох, пожалеешь серебра, то гнев Ягбе...
— Нет, нет! — взвизгнул Ханох. — Всё будет сделано, как ты приказал.
Управляющий и широкий в плаще с закрытым лицом исчезли. Потом вышел судья, держа лодку-светильник.
— Ночью я буду молиться и лежать ниц перед богом, — сказал усталый, но, как показалось Шуни, довольный старик. — На рассвете я провожу Саула до миртовой рощи.
Ослепительный солнечно-синий весенний день сделал розовыми верхушки гор и разогнал между холмами ночные тени. Горлицы нежно тосковали на краю кровель и слетали на городскую площадь. Сменилась стража у ворот судейского дома.
Шомуэл поднялся на крышу и увидел, что Саул и Бецер проснулись, ожидают его прихода. Старик кратко возблагодарил бога. Он был торжественно-наряден, в белой рубахе из льна, в зелёно-полосатом плаще и жёлтой шапке с золотыми подвесками.
Они спустились. Вышли из дома, направились к городским воротам. Позади судьи, Саула и Бецера скромно ступал Гист, выспавшийся, почистивший и подправивший свою одежду. Тут находился и курчавый Шуни, бережно державший небольшой кожаный мешок.
На улицах было пустынно. Но какие-то девушки спешили уже с кувшинами к колодцу. Пастухи выгоняли из городских ворот небольшое стадо. Старуха тащила на верёвке козу. Две собаки, высунув языки, усердно обегали стадо, изредка облаивая овец.
Шомуэл с Саулом и слугами двигались по ещё не запылённой дороге в сторону земли Бениаминовой. Скоро по правую руку оказалась миртовая рощица с лакированной листвой и белыми благоухающими цветами, наполненная свежестью, не тронутой думами жаркого солнца.
— Посидите там, у дороги, — распорядился Шомуэл, обращаясь к Бецеру, Шуни и Гисту. — Мне нужно поговорить с Саулом. — Старик взял из рук Шуни кожаный мешок. — Пойдём со мною, Саул бен Киш.
Саул удивился сказанному судьёй и особенно своему полному наименованию с присовокуплением имени отца. В те времена это употреблялось только по случаю каких-нибудь очень важных событий. Он с готовностью последовал за стариком, недоумевая и слегка волнуясь.
Они прошли несколько десятков шагов. Удостоверившись, что кроме птиц, их никто не может видеть на травянистой полянке, окружённой цветущими миртовыми деревьями, Шомуэл произнёс:
— Отверзи слух свой, Саул, и слушай с благоговением. Сейчас я, главный судья и первосвященник Эшраэля, поведаю тебе решение бога. Неоднократно обращались ко мне избранные и могущественные из людей ибрим с просьбой дать народу царя, ибо у всех прочих народов правят цари и стоят во главе войска. Я внял их просьбе. Распростёршись ниц в Скинии я молил бога вразумить меня, слабого и неумного, кого же следует поставить царём. И сказал мне единый и грозный бог Эшраэля: «Я пришлю тебе человека из земли Бениаминовой, помажь его священным маслом в правители народу моему. Он спасёт народ мой от руки людей пелиштимских, ибо я снизошёл к воплям народа моего, а вопль его достиг до меня». Так решил Ягбе и повелел мне, рабу и служителю его.
Дрожь пробежала по телу Саула, сердце его сильно забилось, он побледнел.
— О, господин мой и судья! — воскликнул Саул, сжав перед грудью могучие руки. — Разве я не из меньшего колена Эшраэлева, на Бениамина? И разве племя Матриево, из которого мой отец, не малейшее между племенами колена Бениаминова? Я простой землепашец, а не человек совета или одарённый богатством, или обладающий мудростью и доблестями. К чему ты говоришь мне это?
