В 1242-1243 гг. грузинская царица Русудан, дочь Тамары, вернулась в Тифлис из Имерети, куда она бежала, спасаясь от войск Чормагуна. Два года спустя она вознамерилась возвести на трон своего сына Давида, и Байджу вызвал к себе для принятия официального решения по этому вопросу. Однако правительница Грузии, подобно Кей-Хосрову II, предпочла признать власть более отдаленного правителя — Бату, который к тому же «был вторым после хана лицом» [Киракос 1976, с. 181]. Именно к Бату прибыл сын царицы, Давид Нарини («Молодой»), которого он намеревался возвести на трон Грузии. Но Байджу-нойон принял ответные меры: с подачи армянских князей, которые уже в течение ряда лет деятельно сотрудничали с монголами в борьбе против сельджуков [Смбат 1974, с. 169], он выдвинул претендентом на грузинский трон незаконного сына Георгия IV Лаши — тоже Давида, которого в отличие от тезки-кузена прозвали «Улу» («Большой»). Оба царевича отправились в Каракорум: их судьба, как и судьба сельджукских султанов-соперников, зависела теперь от решения великого хана, который все еще не был избран после смерти Угедэя [Киракос 1976, с. 180-181, 194-195, 218; Klaproth 1833, р. 209-210).
Как видим, чтобы удержать под своим контролем все те земли, которые еще Чингис-хан отдал Джучи, Бату вынужден был бороться не только со своими родственниками — Чингизидами, имевшими, в общем-то, довольно обоснованные претензии на земельные владения, но и с менее родовитыми нойонами, которые апеллировали к воле назначавшего их великого хана. И в таких случаях для Бату было очень важно не перешагнуть ту тонкую, почти незаметную грань между реализацией собственных прав и сопротивлением воле монарха, находившегося в Каракоруме.
§ 20. «...Поеха въ татары кь Батыеви»: Батый и русские князья
Divide et impera, cum radix et vertex imperii in obedientum consensu rata sunt.
Римская поговорка
Если анализировать деятельность Бату на основе отечественной историографии, поневоле можно прийти к выводу, что он занимался преимущественно делами русских княжеств.
[20] Между тем Русь составляла не самую значительную сферу его политических интересов, и не меньше внимания он уделял, как мы имели возможность убедиться, своим падениям и вассальным государствам в Поволжье, Иране, Закавказье и Малой Азии.
Русские князья — и те, кто сражался с монголами в 237-1241 гг., и те, кто уклонился от столкновений, — не сразу пришли к мысли о сотрудничестве с Бату. Это привело к тому, что в ряде русских городов были поначалу посажены наместники правителя Улуса Джучи (возможно, из числа представителей местного населения). Такой наместник был посажен, например, в Угличе после добровольной сдачи этого города монголам весной 1238 г., и вернувшемуся после монгольского нашествия князю Владимиру Константиновичу удалось вернуть себе власть в уделе только после поездки к Бату в 1244 г. [Каргалов 1967, с. 135-136; Соловьев 1999].
Переяславль-Южный, как мы помним, в 1239 г. был взят штурмом, причем управлявший им епископ Симеон погиб, а его преемник так и не был назначен: впоследствии вместо переяславской епархии была учреждена сарайская. С упразднением епархии город полностью потерял свое значение и перешел под прямое управление чиновников Бату: согласно Ипатьевской летописи, когда Даниил Галицкий, отправлявшийся к Бату, «пришел в Переяславль, и тут его встретили татары» [ПЛДР 1981, с. 313]. Вероятно, в Переяславле располагались представители монгольской администрации, подчинявшиеся Курумиши («Куремса» русских летописей), сыну Орду и племяннику Бату, который, видимо, контролировал южнорусские земли от Переяславля и далее к западу [см.: Мавродин 2002, с. 370]. Впрочем, сам Курумиши, видимо, не пребывал в Переяславле, а кочевал по южнорусским степям: Иоанн де Плано Карпини сообщает, что встретил его к югу от Киева.
Судьбу Переяславля во многом разделил и Чернигов, взятый войсками Мунке в том же 1239 г. Город также лишился епископа: Порфирий Черниговский попал к монголам в плен и отправлен в подконтрольный им Глухов [ПСРЛ 1908, с. 781; см. также: Насонов 2002, с. 234; Мавродин 2002, с. 365]. Черниговская епархия была упразднена, и город очень быстро потерял свое прежнее значение второго после Киева центра Южной Руси. Настолько быстро, что когда бывший черниговский князь Михаил Всеволодович вернулся на Русь и отправил в Чернигов своего старшего сына Ростислава, тот просто-напросто отказался туда возвращаться, рассчитывая на более престижный Галич [Мавродин 2002, с. 366]. Не исключено, впрочем, что Ростислава могли не пустить в город монгольские наместники. То, что таковые в Чернигове имелись, сомневаться не приходится — сохранилась грамота рязанского князя Олега Красного от 6765 (1257) г.: «Се аз, великий князь Олег Ингваревичь рязанской — пришел есте к нам на Рязань ис Чернигова владетель Черниговской Иван Шаин... что есте был он посажен от Батыя на Чернигов владетелем, и яз, князь великий, ведая его Ивана Шаина породы ханска и воина добра, велел ему отвесть поле на реке Проне...» [цит. по: Мавродин 2002, 369]. Таким образом, Чернигов, также находившийся в пределах лесостепной зоны, представлял интерес для монголов и потому был передан Бату своему родичу, идентифицировать личность которого не представляется возможным. Таким образом, монголы прочно закрепились в Чернигове и не собирались возвращать его представителям местной династии. Не исключено, что это стало одной из причин расправы с князем Михаилом в ставке Бату, о которой мы подробнее поговорим ниже.
В. Н. Татищев пишет: «Батый же посадил во граде Киеве воеводу своего» [Татищев 2003, ч. 3, гл. 38]. Ни одного подтверждения этой информации в сохранившихся летописях нет, но вряд ли подобный факт был выдуман историком. Принимая во внимание, что он пользовался летописными сточниками, не дошедшими до нас, можно допустить, что сообщение почерпнуто Татищевым из несохранившегося источника: золотоордынские баскаки в Киеве находились и в более поздний период, еще в середине XIV в. [см. напр.: Ермолинская летопись 2000, с. 141; Московский свод 2000, 233].
Не исключено, что сразу после разгрома монголами Галицко-Волынской Руси в ее городах на короткое время также появились наместники Бату. Так, Ипатьевская летопись сообщает, что «Доброслав же вокняжилъся бъ и Судьичь, попов внукъ, и грабяше всю землю, и въшед во Бакоту все Понизье прия, безъ княжа повеления; Григорья же Васильевичь собъ горную страну Перемышльскую мышляше одержати» [ПСРЛ 1908, с. 789]. Исследователь истории Галицко-Волынской Руси А. В. Майоров полагает, что галицкие е после бегства Даниила от монголов могли и в самом деле присвоить себе княжеские титулы и захватить ряд областей — тем более что за всю историю правления Рюриковичей именно в Галиче зафиксирован единственный прецедент вокняжения боярина Владислава (прав. 1212-1213) [Майоров 2001, с. 411]. Но нельзя не предположить, что названные бояре могли действовать в качестве наместников Бату: они в течение многих лет находились в оппозиции к князю Даниилу Романовичу, и это могло склонить их на сотрудничество с монголами — как и вышеупомянутых болоховских князей.
