Помимо братьев самого Бату, среди которых он пользовался непререкаемым авторитетом, на созванный им курултай съехались сыновья Тулуя — Мунке, Арик-Буга и Моге, также сын Угедэя Кадан и сын Чагатая Мауци — оба последних просто не могли не явиться, поскольку имели уделы во владениях Бату. Приехал также и внук Чагатая Кара-Хулагу, питавший ненависть к Гуюку, лишившему его власти над Мавераннахром. Сыновья Гуюка Наху и Ходжа также направились к Бату, но сразу же заняли подчеркнуто независимую позицию, демонстрируя свою незаинтересованность в решениях курултая. Уже на следующий день они покинули место сбора, оставив вместо себя Темур-нойона, которому дали указания: «Бату — ака всех царевичей. Что бы он ни приказал, его слово закон. Мы соглашаемся со всем, что он посоветует и что сочтет наилучшим, и не будем возражать против этого». Аналогичным образом действовал и несостоявшийся наследник Угедэя Ширэмун, которыи даже не соизволил прибыть на курултай, а направил туда своего представителя Конкур-Токай-нойона, дав ему примерно такие же наставления, что и сыновья Угедэя Темур-нойону [Juvaini 1997, р. 557-558; Рашид ад-Дин 1960, с. 129]. Видимо, Угедэиды и Чагатаиды полагались на обещание, данное царевичами и нойнами Гуюку при его вступлении на трон, и рассчитывали, что потомство Угедэя по-прежнему останется у власти.
Однако Бату не смутило их отсутствие — напротив, он воспользовался им, чтобы огласить своеобразное обвинительное заключение: «Дети Угедея поступили вопреки словам отца и не отдали трон Ширэмуну, и, преступив закон и обычай, убили без суда младшую дочь Чаур-сэчен [любимую дочь Чингис-хана, упоминаемую в монгольских источниках под именем Актылун-хаан. — Р. П.]. По этой причине ханство им не подобает» [Рашид ад-Дин 1960, с. 80; Бартольд 1963, с. 558]. Убедительны были эти доводы или нет, но Бату прекрасно понимал, что собравшиеся у него Чингизиды и нойоны были полны решимости отстранить Угедэидов от трона Монгольской державы, а потому им было вполне достаточно и таких оснований.
Естественно, встал вопрос об альтернативе семейству Угедэидов. Как и следовало ожидать, трон был предложен самому Бату. Однако политическая мудрость Бату в очередной раз взяла верх над амбициями: он осознавал, что ему не удержать всю империю под своим контролем, если он останется в своих нынешних землях, а перебираться в далекий Каракорум он не собирался. Поэтому он, видимо, не кривил душой, когда отказывался от трона, объясняя свое решение, согласно Джузджани, следующим образом: «Мне и брату моему Берка принадлежит уже в этом крае (т. е. Дешт-и-Кипчаке) столько государств и владений, что распоряжаться им (краем) да вместе с тем управлять областями Китая (Чин), Туркестана и Ирана (Аджем) невозможно» [СМИЗО 1941, с. 16].
И тут же предложил другого кандидата: «Из всех царевичей один Менгу-каан обладает дарованием и способностями, необходимыми для хана, так как он видел добро и зло в этом мире, во всяком деле отведал горького и сладкого, неоднократно водил войска в разные стороны на войну и отличается от всех других умом и способностями; его значение и почет в глазах Угедей-каана, прочих царевичей, эмиров и воинов "были и являются самыми полными. Казн послал однажды его, его брата Кулкана и Гуюк-хана со мной, Бату, и с Ордой... в края Кипчака и в государства, кои находятся в тех пределах, дабы мы их покорили. Менгу-каан привел в покорность и подданство племена... кипчаков... и черкесов; предводителя кипчаков Бачмана, предводителя племен асов и город... [несколько пробелов в тексте. — Р. П.] Менгу-каан захватил и, произведя казни и разграбление, привел в покорность... В настоящее время подходящим и достойным царствования является Менгу-каан. Какой другой есть еще рода Чингиз-хана царевич, который смог бы при помощи правильного суждения и ярких мыслей владеть государством и войском? Один только Менгу-каан, сын моего милого дяди Тулуй-хана, младшего сына Чингиз-хана, владевшего его великим юртом. А известно, что согласно ясе и обычаю монголов место отца достается меньшому сыну, поэтому все «предпосылки для вступления на царство у Менгу-каана» [Рашид ад-Дин 1960, с. 129-130]. Доводы Бату были, мягко говоря, не совсем убедительны: Тулуй никогда не был великим ханом, а сам Мунке являлся его старшим сыном, а не младшим. Поэтому Бату не сумел бы подтвердить свои слова ссылками на ясу и обычай монголов. Но поскольку теперь именно он толковал эти самые ясу и обычай, противоречить наследнику Джучи никто не решился. К тому же было очевидно, что Бату еще до курултая принял решение о том, кто станет новым великим ханом.
Выбор, сделанный Бату, тем не менее, по-видимому, несколько озадачил его родичей. Это лишь потом историки станут говорить о давней дружбе Бату и Мунке, начавшейся якобы еще во время западного похода или даже раньше, но ни один автор, современный наследнику Джучи, не сообщает, что Бату и Мунке связывали такие уж близкие отношения. Напротив, как было отмечено выше, Мунке во время западного похода, возможно, вызвал гнев Бату и понес наказание — вынужден был сражаться в передовом отряде. После этого, правда, сообщений о каких-либо недоразумениях между ними в источниках не содержится, но и оснований говорить об их близкой дружбе тоже нет.
В ходе борьбы против Гуюка Бату нашел союзника в лице матери Мунке — Соркуктани-бэки. Именно она, узнав, что далеко не все Чингизиды намеревались прибыть к Бату на курултай, посоветовала своему первенцу: «Так как царевичи ослушались старшего брата и к нему не пошли, пойди ты с братьями и навести его, больного» [Рашид ад-Дин 1960, с. 129; см. также: Номинчимэд 2004]. Несомненно, Соркук-тани была прекрасно осведомлена, что никакой серьезной болезни у Бату не было, что это только повод отказываться от поездок в далекую Монголию. Но, говоря так, она одновременно и принимала игру своего западного родича, и щадила самолюбие собственного старшего сына: отправившись к Бату, он не шел на поклон к влиятельному главе рода, а просто навещал больного родственника.
В итоге Мунке с братьями первым прибыл к Бату и этим определил свою дальнейшую судьбу: «Бату обрадовался его прибытию и... воочию увидел в нем признаки блеска и разума» [Рашид ад-Дин 1960, с. 80]. Среди царевичей, присутствовавших на курултае в Кипчакской степи, Мунке являлся фактически самым старшим в иерархии Чингизидов после самого хозяина: еще в 1247 г. Иоанн де Плано Карпини упоминал, что «Менгу был могущественнее всех, за исключением Бату» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 49]. Первенец Тулуя не отличался особыми амбициями и, видимо, представлялся своему кузену Бату достаточно недалеким, поэтому, если верить сообщению; Джузджани, правитель Улуса Джучи не слишком-то деликатно объяснил причины своего выбора: «Так как на престол посажу его я, Бату, то на самом деле владыкою буду я» [СМИЗО 1941, с. 17]. Вряд ли Бату и в самом деле мог произнести подобные слова — в противном случае он должен был иметь очень невысокое мнение об умственных способностях Мунке и быть уверенным в абсолютной лояльности остальных Чингизидов!
Следуя обычаю, Мунке в течение нескольких дней отказывался от предложенного ему трона. Наконец, его младший брат Моге-огул сумел убедить его: «Все на этом собрании приняли на себя письменные обязательстза и все здесь присутствующие пообещали повиноваться приказаниям Бату-каана [об этой «описке» Джувейни мы поговорим ниже. — Р. П.], и не нарушать их, и не отступать от них, и не желать ничего прибавить к его словам. Но поскольку Менгу-каан теперь стремится уклониться от совета и от выполнения своего собственного обещания, то пусть тогда потом, когда между агой и ини возникнут какие-либо разногласия, это не станет причиной для порицания и поводом для упреков» [Juvaini 1997, р. 561; ср.: Рашид ад-Дин 1960, с. 130]. Подобные слова свидетельствуют о том, что Бату, наконец, действительно стал самым влиятельным человеком в Монгольской империи: его мнение становилось решением последней инстанции, и для прекращения споров достаточно было сослаться на его волю. Кандидатуру Мунке поддержали и влиятельные монгольские военачальники во главе с Урянктаем, сыном недавно скончавшегося Субэдэй-багатура [Бичурин 2005, с. 201-202, с.209; Юань ши 2004, с. 506]. Мнение военной верхушки было очень важно для Бату, поскольку за ней стояла армия, и ее поддержка обеспечивала исполнение его замысла.
