Стоит обратить внимание, что ни один источник не сообщает о намерении Бату утвердить Сартака своим наследником, хотя, по мнению исследователей, именно с такой целью Бату отправил сына к Мунке [Сафаргалиев 1996, с. 316; Мухамадиев 2005, с. 106; ср.: Мыськов 2003, с. 52]. Вообще, за всю историю Улуса Джучи было всего несколько случаев перехода власти непосредственно от отца к сыну, и то все они являются исключением, подтверждающим отсутствие такого порядка наследования: Тинибек, наследовавший Узбеку в 1341 г., вскоре был убит своим братом Джанибе-ком; преемником последнего в 1357 г. стал его сын Берди-бек, но он пришел к власти, устранив отца (возможно, как раз из-за того, что тот не хотел назначить его наследником); Махмуд, сын Кичи-Мухаммада, наследовал отцу в его владениях в 1459 г., но не признавался верховным правителем Дешт-и Кипчака — таковым являлся правитель Большой Орды Сеид-Ахмед, из другой ветви Джучидов; наконец, «Ахматовы дети» Шейх-Ахмед, Сеид-Ахмед, Сеид-Махмуд и Муртаза тоже пришли к власти после гибели их отца в 1481 г., но были вынуждены разделить власть на четверых, да и их владения уже с большой натяжкой можно было считать «Золотой Ордой»...
Итак, Сартак прибыл в Каракорум, и ему действительно вскоре удалось расположить к себе великого хана, но это не имело никакого значения, ибо очень скоро в столицу пришло известие о смерти правителя Улуса Джучи [Juvaini 1997, р. 268]. Думаю, и сообщение Джузджани о том, что «Сартак (этот) из страны Кипчакской и Саксинской отправился ко двору Менгу-хана, чтобы по милости Менгу-хана сесть на место отца (своего) Бату» [СМИЗО 1941, с. 16], следует понимать так, что Сартак, прибыв в Каракорум, узнал о смерти отца и после этого был назначен его преемником.
§ 28. Смерть Батыя: мифы и факты
Хоть сотню проживи, хоть десять сотен лет,
Придется все-таки покинуть этот свет,
Будь падишахом ты иль нищим на базаре, —
Цена тебе одна: для смерти санов нет.
Омар Хайям
Конечно, смерть столь могущественного правителя просто должна была породить слухи и легенды. И они появились, причем исходили не от восточных историков, прославлявших наследника Джучи, а от его злостных хулителей — авторов русских летописей и иных сочинений. Наиболее широкое распространение получила так называемая «Повесть об убиении Батыя».
Согласно ее содержанию, Бату «достиже... до самаго великаго Варадина града Угорскато», когда в Венгрии правил «самодержец тоя земли краль Власлов». В то время как «окаяннейший царь Батый пришедъ в землю, грады разрушая и люди Божия погубляя», и «Краль же Владиславъ сия видевъ, и тако сугубый плачь и рыдание приложив, начатъ Бога молити», «сестра его помогаше Батыю». Благочестивый король Владислав сумел снискать божественную поддержку, обрел чудесного коня и секиру и «на кони седя и секиру в руце держа, ею же Батыя уби» вместе со своей сестрой-изменницей [Горский 20016, с. 218-221].
«Повесть» неоднократно привлекала внимание исследователей [см.: Розанов 1916; Наlperin 1983; Ульянов 1999; Горский 20016], и на сегодняшний день установлено, что она не только создана гораздо позже эпохи Бату, но и вообще является политическим, а не историческим произведением.
Тем не менее основой «Повести» послужили события, зафиксированные в исторических источниках!
Поскольку Бату во время своего похода в Венгрию даже не подходил к Варадину (город был взят и разрушен Каданом, сыном Угедэя) и, кроме того, в Венгрии в тот период правил король Бела IV, а не Владислав, по мнению исследователей, это произведение отразило неудачный поход в Венгрию хана Тула-Буги, правнука Бату, в 1285 г., когда монгольские войска и в самом деле понесли серьезные потери и фактически потерпели поражение [Вернадский 2000, (с. 187; Веселовский 1922, с. 30-37; Горский 20016, с. 198]. К тому же в это время в Венгрии правил король Владислав (Ласло) IV (1272-1290)...
Но в любом случае «Повесть» являлась вовсе не рассказом об историческом событии, а политическим памфлетом, созданным между 1440-ми и 1470-ми годами. Это был заказ московских государей, готовившихся к борьбе с ослабевающей Золотой Ордой и желавших показать своим подданным, что ордынцы не столь уж непобедимы. Авторство «Повести» приписывается Пахомию Сербу (Логофету), составителю «Русского Хронографа» [Лурье 1997, с. 114; Горский = 20016, с. 205-212]. Политическая и идеологическая заданность произведения позволяет объяснить многочисленные ссылки на божий промысел, апелляции к православным святым. Так, например, героем «Повести» является балканский святитель XII в. Савва Сербский, а в образе короля Владислава — победителя язычников угадывается не столько Владислав IV (который имел прозвище «Кун», то есть «Половец», и под конец жизни сам склонялся к отречению от христианства [см., напр.: Плетнева 1990, с. 180]), сколько Владислав I (1077-1095), имевший прозвище «Святой». Это позволяет сделать вывод, что при составлении «Повести», несомненно, были использованы материалы более древних центральноевропейских преданий [Горский 20016, с. 197-199].
Московским государям было очень важно перед решающей схваткой с Ордой (кульминацией которой стало «стояние на Угре» в 1480 г.) обосновать законность своего выступления против бывшего сюзерена, и они всеми силами старались дискредитировать ордынских «царей» в глазах своих подданных, подорвать веру в законность их правления с самого начала. Так, русские идеологи не пощадили даже память Джучи, вообще не имевшего никакого отношения к завоеванию Руси или установлению зависимости ее от монголов: «Сего убо мучителнаго народа оный царь Егухан... бяше поганий идолопоклонник.,, окаянный свою душу извергши, сниде во ад» [Лызлов 1990, с. 21].
Отсюда — и противопоставление православной Руси мусульманской Орде, причем летописцы ХУ-ХУ1 вв., а вслед за ними и более поздние авторы стали утверждать, что Бату «первый из того народа проклятаго Махомета учение прият и распространи» [Лызлов 1990, с. 21]. Более того, архиепископ Вассиан в своем послании Ивану III на Угру говорит про «окаянного Батыя, который пришел по-разбойничьи и захватил всю землю нашу, и поработил, и воцарился над нами, хотя он и не царь и не из царского рода» [ПЛДР 1982, с. 531]. Таким образом, «Повесть об убиении Батыя» очень четко вписывается в антиордынскую идеологическую кампанию, проводившуюся на Руси во второй половине XV в.: ордынские ханы, начиная с их родоначальника Бату, обвинялись в незаконном захвате власти, принятии «проклятой» веры, да еще и были представлены весьма неудачливыми воителями, которых побеждали христианские монархи, сражавшиеся за истинную веру. Не случайно и то, что летописцы вставляли «Повесть» сразу же после «Сказания об убиении Михаила Черниговского»: так они проводили идею о скором и неотвратимом возмездии язычнику-Бату за убийство князя, погибшего за православную веру [ср.: Горский 20016 с. 211].
С сюжетом «Повести» во многом перекликается «Слово Меркурии Смоленском» — еще одно произведение, соз-анное на рубеже ХУ-ХУ1 вв. В нем также повествуется о нашествии Бату на Русь, то есть дается вполне реальный исторический контекст; но сюжет о приходе Бату «с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск» можно считать исторически достоверным с большой оговоркой: возможно, весной 1238 г. один из монгольских отрядов и вступил в пределы Смоленского княжества, но сам Смоленск при нашествии не пострадал. Смоленское княжество было единственным, которое, кажется, вообще не подвергалось набегам монголов ни во время походов Бату, ни при его преемниках. Единственное нападение ордынских войск на Смоленск фиксируется в летописях под 1340 г. [см. напр.: Московский 2000, с. 235], но и в этот период времени княжество входило в сферу влияния Орды. Соответственно, полностью вымышлен и сюжет «Слова» о гибели Бату: благочестивый житель Смоленска по имени Меркурий, ободренный явившейся к нему богородицей, «достигнув войск злочестивого царя, с помощью божьей и пречистой богородицы истребляя врагов, собирая плененных христиан и отпуская их свой город, отважно скакал по полкам, как орел в поднебесье летая. Злочестивый же царь, проведав о таком истребленье людей своих, великим страхом и ужасом был охвачен и, отчаявшись в успехе, быстро бежал от города с малой дружиной. И, когда он добрался до Угорской земли, то там злочестивый убит был Стефаном-царем» [ПЛДР 1981, с.205, 207]. Как видим, несмотря на некоторые различиях в Еюжете «Слова» и «Повести об убиении Батыя», обстоятельства «гибели» Бату в них очень похожи: он приходит в Венгрию, где и гибнет от рук местного короля Владислава («Повесть») или Стефана («Слово»). Несомненно, это сходство следует объяснить одинаковой причиной создания «Повести» и «Слова» — политическим заказом русских государей, гремившихся обосновать легитимность борьбы с Золотой Ордой и ее наследниками, а возможно, «Повесть» послужила источником для «Слова».
