Таким образом, отсутствие сведений о Бату объясняется вовсе не намерением авторов принизить его значение или истребить память о нем среди потомков, а идеологическими соображениями, особенностями мировосприятия монархов, сановников, служителей церкви и самих историков того времени.
§ 30. Батый легендарный
Сага и эпос — ответ на новые интеллектуальные запросы. Новое сознание, рожденное бурей и натиском движения племен, у наиболее творческих личностей вызывало потребность в искусстве.
А. Дж. Тойнби. Постижение истории
Деятель такого масштаба, как Бату, не мог не оставить след в народной памяти. Образцов золотоордынского народного творчества не сохранилось, поэтому сегодня доступны только эпос и фольклор народов, некогда находившихся под властью Бату и его преемников. В отличие от исторических сочинений, в которых реальность и миф переплетаются, подобные произведения не претендуют на какую-либо достоверность, и в них, как правило, «любые совпадения имен и событий случайны».
Сразу же вспоминаются русские былины, в которых образ Бату, естественно, далек от положительного. Конечно, не следует отождествлять исторического Бату с Батыем («Батыгой») русских былин, но, в любом случае, появление последнего свидетельствует о значительной роли реального Бату в истории Руси, и потому небезынтересно рассмотреть, как его образ запечатлен в народном творчестве.
Батыю отведена сомнительная честь быть противником самого Ильи Муромца: об этом повествуют былины «Илья Муромец и Батый», «Илья Муромец и татары», «Изгнание Батыя» и др. Их содержание почти одинаковое: Батый с огромным войском приходит под Киев и требует уплаты дани; князь Владимир (не реальное историческое лицо, а собирательный образ) обращается к Илье Муромцу, которого сам же и отправил раньше в изгнание или бросил в темницу, чтобы тот отвез подарки татарскому владыке; Илья везет одарки и вручает их, но, будучи оскорблен надменностью Батыя и его чрезмерными требованиями, выступает против сей татарской рати (один либо с Алешей Поповичем и Добрыней Никитичем) и прогоняет татар, перебив едва ли не все их войско.
Героя былин именуют «Батыем Батыевичем» и награждают теми же эпитетами, что и древнерусские летописцы: «собака», «окаянный», «проклятый» и прочими «ласковыми» именами, на которые так щедр русский язык. Интересно, что в былинах об Илье Муромце приводится число войск Батыя, очень близкое к тому, которое современные исследователи признают наиболее достоверным:
«За Батыем было силы сорок тысячей,
За сыном было силы сорок тысячей,
За зятем было силы сорок тысячей».
/Былины 1958, с. 166/
Упоминается также, что собиралась эта сила «три года и три месяца» (нельзя не отметить параллель между этим характерным для былин промежутком времени и тем фактом, что три года прошло от курултая после покорения Китая в 1234 г. до первого нашествия на Русь!). То, что Илья Муромец бьется с татарами «за веру христианскую» — явное отражение тенденции конца XIV в., когда на Руси была создана доктрина борьбы с татарами, как с мусульманами и врагами христианства. При этом в реальности врагом православия не был ни сам Бату, ни Золотая Орда впоследствии, даже в мусульманский период.
Помимо Ильи Муромца — непобедимого борца за землю Русскую, защитника всех обиженных, бедняков, вдов сирот, против Батыя в былинах выступают и менее «идеальные герои». Например, в былине «Добрыня Никитич и Василий Казимирович» вместо того, чтобы везти дань «Батуру Батвесову», царю «земли Поленецкой», Добрыня и Василий побеждают его и требуют дань с него [Былины 1958, с. 76-85]. Еще интереснее и необычнее былины так называемого «городского цикла», герои которого не сильномогучие богатыри, как Илья Муромец и Добрыня Никитич, а «голь кабацкая» во главе с неким Василием Игнатьевичем. По-видимому, следует воспринимать такие былины, как своеобразную пародию на героический эпос: в них у Батыя даже армия оказывается такая же по численности, как и в «героических» былинах; объясняются причины отсутствия в Киеве настоящих богатырей («Святополк-богатырь на Святыих на горах, Ай молодой Добрыня во чистом поли, А Алешка Попович в богомольной стороны, А Самсон да Илья у синя моря» [Былины 1958, с. 377]). Так, в былине «Василий Игнатьевич и Батыга» Батыга Сергеевич (sic! — Р.П..) приходит под Киев
И с сыном Батыгой Батыговичем,
И с зятем Тараканником Каранниковым,
И с думным дьяком вором-выдумщиком,
и Васька-пьяница... поступает к нему на службу с условием, что Батыга будет его поить допьяна. В некоторых вариантах былины Василий предупреждает татар, чтобы те не трогали ни Киева, ни князя Владимира, а били бы только бояр и дворян. В конце былины Василий реабилитирует себя: он хитростью разделяет войско татар на части и уничтожает его, а Батыга убегает, поклявшись за себя и детей своих, что никогда более не подойдет к Киеву.
Любопытно, что отношение к Батыю в былинах добродушно-ироническое, как к врагу, но старому знакомому, будто бы не воспринимаемому всерьез: и Илья Муромец, и другие герои даже разговаривают с ним не очень серьезно, а с какой-то снисходительностью. Вот что говорит Илья Батыю, который пленил его, а теперь предлагает поступить к нему на службу:
«Нет у меня с собой сабли вострыя,
Нет у меня копья мурзамецкого,
Нет у меня палицы боевыя,
Послужил бы я по твоей по шее по татарския!»
/Былины 1958, с. 172/
Или другой пример: Василий Игнатьевич «извиняется» перед Батыгой:
«Ай прости меня, Батыга, во такой большой вины!
А убил я три головки хорошеньких,
Хорошеньких головки, что ни лучшеньких:
Убил сына Батыгу Батыговича,
Убил зятя Тараканчика Корабликова,
Убил черного дьячка, дьячка-выдумщичка.
А с похмелья у меня теперь головка болит,
А с перепою у меня да ретиво сердцо щемит.
/Былины 1958, с; 378/
И Батыга не только прощает Ваське гибель своих близких, но еще и поит его вином и вверяет очередную часть своей рати! Никаких отражений реальных событий в подобных сюжетах просто не может быть. На эту же мысль наводит и наблюдение фольклориста В. Ф. Миллера, записавшего в 1896 г. сибирский вариант былины о нашествии Батыги и подвигах Васьки-пьяницы: как установил исследователь, зачин былины совершенно не соответствует содержанию ее основной части [Миллер 1900, с. 69-74]. Это наводит на мысль о «подставлении» Батыя, в стандартный былинный сюжет, в более раннем варианте которого, возможно, фигурировал иной персонаж.
Помимо былин, сохранились и произведения другого жанра, которые можно считать народными и эпическими: речь идет о так называемых «воинских повестях» — таких как «Повесть о разорении Рязани Батыем». В отличие от довольно сухого стиля летописей, язык этих произведений гораздо более живой и образный, и они носят, скорее, публицистический или даже художественно-литературный характер. Но образ Бату и в них в какой-то мере легендарен. Возможно, создатели былин именно из этих источников позаимствовали такие характеристики Бату, как «безбожный», «лукавый», «похотливый»... Автор «Повести о разорении Рязани Батыем», несомненно, стремился создать крайне отрицательный образ Бату, чтобы и его преемники — ханы Золотой Орды представали в глазах читателей в невыгодном свете. Портрет Бату, составленный автором «Повести» на редкость непривлекательный: «царь Батый лукав был и немилостив в неверии своем, распалился в похоти своей», «безбожный царь Батый разъярился и оскорбился», «окаянный Батый дохнул огнем от мерзкого сердца своего и тотчас повелел Олега ножами рассечь на части», «и увидел безбожный царь Батый страшное пролитие крови христианской, и еще больше разъярился и ожесточился» [Воинские повести 1985, с. 107, 109-110]. После таких слов как-то неуместно выглядит в «Повести» похвала, которую Бату адресует Евпатию Коловрату (тоже, несомненно, эпическому персонажу), и воздаяние телу Евпатия последних почестей!
