Резко обернулся.
Бесора действительно была громадна. На две головы выше гостя. Чёрные, мучительно вьющиеся локоны до широких плеч. Округлое, красивое вызывающе неегипетской красотой лицо, огромные, чуть узковато посаженные глаза. Два источника гнетущей темноты. В вырезе белой туники несколько костяных и драгоценных амулетов. Руки до локтей обвиты серебряными браслетами. Когда рука сгибалась в локте, то по ним начинали бегать искры отсветов. Наряд жрицы. Хека видел такой, но сейчас был не в силах вспомнить где. Он был слегка расплющен этим внезапным видением. И покорно ждал, что обрушится на него далее. Что она ещё может с ним сделать?
Госпожа Бесора улыбнулась и повернулась боком, и это было дополнительное потрясение. При своём росте и размахе плеч, она была почти совершенно плоская.
— Что же ты принёс мне, торговец благовониями?
Сетмос-Хека вынул из-под одежды тщательно сберегаемый флакон. Служанка Эвер подхватила его и приподняла к глазам госпожи, та опустила на него свой чёрный, чуть скошенный взгляд. Живо поблескивавший флакон даже несколько померк от этого прикосновения.
Что ей делать с этим снадобьем, выпить или втирать в кожу, поинтересовалась жрица. Это был тот же голос, несомненно, тот же, но звучал в стоячем положении звучнее.
— Выпить, конечно, выпить. По малым частям.
— И каково будет действие?
Знать этого в точности торговец благовониями не знал, но показать свои сомнения тут было никак нельзя. Хека, не доверяя своим словам, просто взметнул вверх обе свои руки, и здоровую и искалеченную, выражая этим уверенность в замечательных качествах преподносимого состава.
— Испробуй сам.
Хека охотно выполнил приказ. Высунул подальше свой зеленоватый язык и щедро капнул на него из флакона, и с довольной улыбкой проглотил. Тут же, по неуловимому знаку госпожи, подлетели, выставляя языки, две служанки, а за ними и гостьи.
Оказавшись за их спинами, оттеснённый от хозяйки, Сетмос-Хека сделал несколько шагов назад и ощутил, что его больше никто тут не удерживает.
66
— Он здесь? — раздался чудовищный, ни на что не похожий голос.
Он здесь, с какой-то последней тоской подумал Мериптах. Мальчик стоял в окружении нескольких странно одетых мужчин в небольшой комнате с белыми стенами и абсолютно без окон. Прямо перед ним находился сводчатый дверной проем, закрытый сверху донизу стеной пёстрых верёвок. Голос Апопа доносился из этого проёма.
— Пусть войдёт. — Голос был особенно ужасен тем, что вынуждал воображение дорисовывать облик своего хозяина. Апоп виделся мальчику сидящим на вознесённом под самый потолок троне с расставленными когтистыми лапами и оскаленной пастью, шириной в этот дверной проем.
Мериптах покосился на стоявших вокруг. Их груди вздымались — следствие недавней спешки или сильного волнения, понять было нельзя. Один из них поднял руку и указал мальчику — входи.
— Он меня съест, — прошептал Мериптах, глядя ему в ледяные глаза. Тот не сморгнул, не хмыкнул, не скривил скептически рот. Мальчик обернулся к другому, но другой на него даже не смотрел. Он своей вертикальной, строго неподвижной позой лишь подтверждал непреложность царского приказа.
— Мерипта-ах. — Звук собственного имени, выползший оттуда, ужаснул мальчика и вместе с тем он понял, что идти уже надо. Не сбежать, не отгородиться. Он сделал шаг и испугался дополнительно — как бы не переломились так вдруг утоньшившиеся и задеревеневшие ноги. Рук он не поднял, шерстяные верёвки, чуть царапая, пробежали по лбу и плечам.
Вот он и внутри.
Прежде всего трон Апопа он обнаружил слезящимся взглядом не под потолком и даже не перед собою, по центру залы, а слева, у стены. Более всего удивил мальчика, не способного уже удивляться, вид этого трона. (На Апопа он смотреть боялся, потому опустил взгляд к полу.) Деревянный ящик с белым речным песком, с наложенным на него алебастровым сиденьем. Примерно такое же устройство было у князя Бакенсети в комнате за гардеробной. Оно служило для большого и малого облегчения. Рядом с царём стояли два человека, один с кувшином, другой с полотенцами. Владетель Мемфиса справлял нужду точно в таком же обществе.
— Мериптах, — сказал тихо человек, сидящий на стульчаке.
И тогда с усилием, как два валуна, поднял мальчик глаза на царя. Он узнал его — громадно-квадратная голова, выпуклые, под наплывом кожистых век глазные яблоки. Очень широкий рот и чуть намеченный подбородок. Это был тот же Апоп, но он же был и совершенно другой человек. Не в смысле, что двойник. К тому же это сидение на стульчаке...
— Я долго ждал тебя, мальчик, и уже перестал ждать почти. Я отправил многих людей на твои поиски и дал им много золота, но ты пришёл сам.
Мериптах чуть вздохнул, понимая, что никогда не посмеет сказать змею, как оно было на самом деле. Но испражняющийся владыка всё понял сам.
— Но я чувствую, что ты не стремился ко мне. Птахотеп ведь не по твоей просьбе прислал тебя сюда?
Всё ещё не имея сил говорить, мальчик просто отрицательно мотнул головой.
Верхняя губа громадного рта поднялась сразу в двух местах — так выражалось снисходительно-ироническое настроение змея.
— Жалкий интриган Птахотеп доставил тебя в Аварис силой? Нет, скорее обманом. Правильно? Поспешил отделаться. И тайно. Это как раз понятно. Когда бы Андаду сыскал тебя в храме Птаха или перехватил по дороге, верховному жрецу было бы не уйти от обвинения в нарушении царского приказа.
Апоп с удовольствием пошевелился на своём сиденье:
— Ты ещё расскажешь мне, как ты попал к Птаху. Не умея сберечь тебя для храма, Птахотеп решил превратить тебя из обузы, которою ты стал для него, в услугу для меня. И ведь ничего не скажешь — превратил. Я презираю его, но сейчас ему благодарен. Он ведь мог просто убить тебя. Впрочем, не надо преувеличивать его добродушие. Я думаю, что Небамону было приказано прирезать тебя в крайнем случае. А что они тебе сказали? Что увозят из города, чтобы спрятать, да?
Мериптах кивнул:
Апоп хмыкнул.
— Ну, конечно, как иначе. Ты бы сбежал, узнав правду. Сбежал бы?
Тут Мериптах впервые сумел совладать с голосом.
— Да. — Неожиданно это слово прозвучало громко и твёрдо, почти вызывающе.
Царь медленно, ласково кивнул:
— Это меня не удивляет. Представляю, сколько тебе наговорили о страшном змее из дельты. Ведь в Мемфисе теперь все уверены, что я питаюсь сердцами детей, правда?
— Да.
Царь вдруг заметно погрустнел:
— Ты боишься меня... А если я скажу тебе, что не ем египетских детей, вообще никаких детей не ем, даже гусят, ты не перестанешь меня бояться?
— Нет.
