В маленькой комнатке, о существовании которой Мериптах, несмотря на всю свою пронырливость и исследовательский дух, даже не подозревал, его подвели к небольшому квадратному и мелкому — по щиколотки — бассейну. Поверхность воды в нём была усыпана лепестками, и вокруг распространялся тёплый, влажный, чуть дурманящий аромат.
Бесте и Азиме разжали свои твёрдые, руководящие руки, но лишь секунду Мериптах чувствовал себя свободным. Откуда-то появились, может, сгустившись из перенасыщенного ароматами воздуха, четыре абсолютно голые девушки и начали его раздевать, и сделали эту работу быстро. Весь гардероб — набедренная повязка и пара фаянсовых амулетов на шее. Когда и это было удалено, целая стая быстрых пальчиков стала подталкивать его к усыпанной лепестками воде. Мериптах шагнул вперёд, и первым испытанным ощущением было тёплое блаженство, обувшее подошвы. Он не мог бы вспомнить, когда принимал омовение такою ласковой водой.
А девушки уже тем временем приступили к нему, очень быстро и с огромной ловкостью поднимая ковшиками своих ладоней воду и поливая его голову, плечи, спину, живот. Рядом с бассейном на широкой кипарисовой подставке стояла целая толпа флаконов, шкатулок, кувшинчиков. Один за другим они взлетали над головою Мериптаха и плечами, опрокидывались, окатывая растворами, названия которых он не знал. Его голова превратилась в ком мыльной пены с сильным замахом сандалового масла, столь хорошо отпугивающего клопов и вшей. Глаза пришлось закрыть, и теперь он не видел, что с ним делают. Он не успевал следить за прикосновениями похрипывающих от напряжения девушек, и смысл не всех этих прикосновений был ему понятен. Они его мяли, щипали, растирали, похлопывали, царапали, тёрли пятки чем-то шершавым. Они работали не только пальцами, но и мочалками, щипчиками, скребками. Прошептав на ухо, чтобы он не шевелился, прошлись бритвою по вискам и по шее, убирая мальчишеский пух. Стремительно, в три-четыре движения выбрили подмышки. Почему-то ему казалось, что они особо отнесутся к родимому пятну на ягодице, но нет. Когда ласково-деловитая пятёрка пальчиков подобралась к мошонке, стерженёк его жизни испуганно ожил и отвердел. Одновременно началась с помощью смоляной клизмы, наполненной очистительным маслом, разработка его заднего устья. За недолгое очень время Мериптах, кусая губы (не от стыда, но от какой-то физической неловкости), дважды обжигающе выстреливал из острия своих чресел. Драгоценные капли достались в разных долях трём работницам, и они позволили себе кратко повеселиться, размазывая по щекам и шеям подарки наследника.
Этим необычным омовением всё не закончилось. Были ещё густые гребни для окончательного вычёсывания волос, были кисточки с золото-коричневой краской для придания формы глазам, был, наконец, первый в жизни парик, на диво подошедший по размеру, из лоснящегося, лакового волоса, с керамической пирамидкой ароматического масла на макушке, а также богатый нагрудник и две дюжины браслетов, золочёные ремни на сандалиях.
И вот сын появляется перед своей матерью. Они смотрят друг на друга, и невозможно определить, кто из них прекраснее.
Мериптах, наверное, удивился бы, если б узнал, что в то время, когда он претерпевал это невообразимое обихаживание, его отец, князь Бакенсети, на своей половине занимался тем же самым. По своей воле. И под собственным же командованием. Громко кричал на слуг и раздавал затрещины.
— Мы успеем, господин, успеем, — успокаивал его Тнефахт. — Процессия повернула у стен дворца и теперь пойдёт вокруг, вдоль внешней стены и через центр города. Кроме того, будет ещё и обязательная казнь, у меня всегда наготове пара подходящих преступников, один брадобрей и его ученик.
Лежащего на каменной скамье князя окатывали водой из кожаных вёдер. Он зажмуривался и спрашивал:
— Как ты думаешь, почему он приехал? Он снова хочет видеть меня?
Главный советник скрёб пальцами пухлую щёку.
— Конечно. Вы ведь не смотрели друг на друга уже больше трёх месяцев. С той поездки в столицу.
Бакенсети счастливо отфыркивался.
— Он снова хочет видеть меня. Хо-очет. Всё-таки то счастливое былое не может исчезнуть бесследно, просто оттого, что я сделался теперь не так молод, как прежде, правда?
— Разумеется, господин.
— Но, может быть, тут какая-то другая причина? На меня донесли, оклеветали... Не из-за смерти ли Гиста он здесь?
— Нет. Думаю, известие об этой смерти только сегодня утром пришло в Аварис, а ведь надо ещё собраться, доплыть. Тут другая причина.
— Да, другая. Соскучился. Мы плохо расстались в последний раз. Он тоже страдал. И решил меня удивить. Он любит удивлять.
Уже когда устанавливали на голове и украшали соответствующим образом парадный парик, князь сказал своему помощнику, понизив голос и глядя внимательно в глаза:
— И надеюсь, ты не забыл о главном. У тебя всё готово?
Тнефахт поклонился с улыбкой, показывая, что он знает своё дело, и для ситуаций, подобных сегодняшней, у него всегда что-нибудь припасено.
— Это легко будет выдать за несчастный случай, господин.
Князь встал:
— Где Мериптах?
Этот же вопрос, но уже самым свирепым тоном был повторен на крыше дворца дрожащему начальнику ливийской охраны и учителю Ти.
— Госпожа Аа-мес забрала его.
Лицо Бакенсети изменилось, нижняя челюсть поехала влево, глаза яростно округлились. На краткое время он даже остолбенел.
Отсюда сверху уже не было видно процессии, теперь её можно было только слышать. Барабанный грохот и волны многочеловеческого шума доносились из-за стен и садов большого центрального квартала, где располагались дома мемфисской знати. Голова процессии была в этот момент на максимальном удалении от ворот дворца, теперь эта громадная змея начнёт подползать.
Вбегая на женскую половину, феерически разодетый и взбешённый князь держал руку на рукояти меча.
— Где Мериптах?! — заорал он, крутясь на месте и ища взглядом сына среди многочисленных служанок.
Он не сразу понял, что этот юный кавалер у кресла жены и есть разыскиваемый мальчишка. Сначала к нему вернулся дар соображения, он опознал в юном щёголе сына, но ещё довольно долгое время не мог пользоваться даром речи. Только какие-то скрипы и сипения выходили из его горла. Этим воспользовалась госпожа Аа-мес и быстрыми словами объяснила мужу, что конечно же вымыть и приодеть сына велела она.
С одной лишь только целью — помочь мужу в это переполненное заботами утро. Сам он наверняка забыл бы отдать такое приказание, и мальчику пришлось бы предстать перед таким высоким гостем в старом набедреннике и с грязными ногтями.
Князь Бакенсети сжал кулаки и сделал несколько тяжёлых шагов в сторону супруги, отчего по комнате распространилось удивлённое жужжание служанок. Владетель Мемфиса остановился и закрыл глаза, как бы загораживаясь от ненавистного зрелища.
— Иди за мною, Мериптах.
