Громадное тело ладьи едва заметно содрогнулось, словно до неё дошла страшная мысль верховного жреца. На самом деле, это натянулся канат, идущий с ближайшего весельного буксира к носовым крючьям Амонова корабля.
Снаружи послышались ритмичные команды старшего корабельщика, шлёпали подошвы матросов и скрипели верёвки, поднимающие широченный главный парус с изображением Амона-Ра, плывущего по водам священного Нила в своей ладье. На парусе изображённой ладьи в свою очередь была изображена плывущая ладья, так что понятие плавания в данном случае возводилось в высшую из доступных разумению человека степеней — третью!
— Смотрите! — громко сказал Пианхи, радуясь возможности обратить на себя внимание. Вышедший из палатки Аменемхет, только что взбежавший на борт Са-Ра и однорукий посмотрели, куда указывала изящная рука, столь умело и живо записывающая на холодном воске и шершавом папирусе вечные мысли и смертные приговоры.
Шагах в полутораста от ладьи показалась из-за выступа тростникового мыса маленькая лодка, предназначенная исключительно для путешествий поперёк реки. В лодке стоял человек в странной одежде. Упираясь шестом в близкое дно, он двигался вдоль стены тростника в направлении ладьи. Нет, он был одет не странно, он был одет как гиксос.
Первым отреагировал на его появление главный корабельщик. По его команде десяток лучников выстроился на правом борту, они наложили стрелы на тетивы и приготовились к отражению атаки. Команда «приготовиться» разнеслась мгновенно от одного судна к другому, и теперь у нечистых не получится напасть внезапно.
Аменемхет перевёл взгляд чуть вправо, в сторону берега: не видать ли над пальмами клубов пыли, которые непременно подняла бы торопливо приближающаяся конница. Конницы не было. Но даже если она появится, ей ещё нужно переправиться через уже немного подпитавшийся водою канал. Так что опасаться следовало только нападения с воды. А там по-прежнему всего лишь одна небольшая двухместная лодка с одиноким гиксосом. К тому же он всячески показывает, что намерения у него самые мирные. Из его жестов можно понять, что прибыл он не для боя, а для разговора. Вот так, периодически неторопливо упираясь шестом в илистое дно, лодка с одиноким варваром приблизилась вплотную к напряжённо замершей, ощетинившейся десятками стрел и копий священной египетской эскадре. Было так тихо, что можно было слышать, как зевают обезьяны на другом конце пальмовой рощи.
Гиксос в лодке положил свой шест поперёк корпуса и поднял руки, чуть разводя их в стороны.
— У него нет оружия, — сказал Са-Ра.
— Не может быть! — тихо воскликнул колдун, отступая за спины стоящих рядом.
— Я тоже его узнал, — сказал Аменемхет.
Потом вышел к самому борту и громко спросил:
— С чем ты явился ко мне, «царский брат»?
22
Для того чтобы перерезать горло спящему ребёнку, много народу не нужно. Са-Амон отправился один.
Было два места, где мог в данное время находиться мальчик. Храм Птаха и лагерь Небамона. Первый не надо было искать, но зато свои тайны он хранит так, что чужаку, да ещё столь приметному, до них не добраться. Надо было искать лагерь, тем более что в своём путешествии на юг мальчику его никак не миновать. Через лагерь можно будет проникнуть и в храм. По крайней мере так думалось.
Рано утром Са-Амон, одевшись как нищий паломник, пристал к небольшой группе крестьян, возвращавшихся с новогоднего праздника из города по домам. Судя по их разговорам, они удачно расторговались и пребывали в приятном расположении духа, погоняли своих ослов и ощупывали время от времени пояса с заработанными дебенами. На молчаливого гиганта, бредущего в самом хвосте, внимания особого никто не обращал. Много их таких бродит по Черной Земле в любое время года, от одного святого места к другому. Поинтересовались только, не проказа ли изуродовала ему лицо, и, узнав, что всего лишь кипарисовая булава, успокоились.
Все предварительные прикидки говорили, что надо идти именно на юг. В расширяющуюся долину, где между частыми, мелкими деревушками всё более нищающих крестьян, заброшенными каналами времён блистательных, но позабытых ныне династий, в зарослях ивняка и тамариска дотлевали развалины старых храмов и небольших, оставленных жителями или разорённых азиатским нашествием поселений. Где-то там должен был вырыть себе логово Небамон с его толпою отбившегося от рук мужичья.
Во время разлива прямого пути нет. Приходилось месить жидкую грязь, в которую превратились сухие тропки, идущие по вершинам дамб. Досаждало солнце, отражавшееся от поверхности то красно-бурых, то коричневатых, как бы смазанных жиром вод. Близость этой воды не давала прохлады. Крестьяне то и дело смачивали в ней грязные тряпки, используемые в качестве башлыков, но и это помогало мало. Тряпки мгновенно высыхали и от них было больше смрада, чем прохлады. Идти приходилось в сплошном мареве тяжёлых неподвижных испарений.
Надо было как-то завести разговор об отряде Небамона, жители ближайших деревень не могли не знать чего-нибудь о нём. Но как это сделать, не привлекая к себе внимания? Святой странник — это не тот человек, что ищет общества вооружённых бандитов, замышляющих что-то против верховной власти, какою бы она ни была. Са-Амону не пришлось напрягаться. Во второй половине дня крестьяне сами завели речь на эту тему. Мол, если придётся останавливаться для ночлега, то лучше это делать подле вон той рощи сикомор. Потому что тут неподалёку, по слухам, есть с некоторых пор войско, так что мелкие разбойники, промышлявшие в прежние поры на здешних дамбах, теперь посбегали в другие места. Власть вонючих конников только в городах, а так по дорогам кто только не грабит. Правда, люди Небамона тоже берут небольшую плату за безопасное передвижение, но это даже хорошо. Деньги им надобны для содержания себя в порядке, да и берут умеренно, по дебену с четырёх голов, считая вьючные. Зато не бьют никогда и скотину не отнимают. Одно слово — порядок. В лагере у них, говорят, и святилище Птаха теперь восстановлено, на том месте, где было ещё до гиксосов. Сейчас это место называется Лисий город, раньше оно называлось по-хорошему, только никто не помнит как. Вон там три пальмы торчат, а за ними озеро треугольное, заброшенное, а вот уже за этим озером тропинка, и если по ней пойти, то, как говорят...
Как только крестьяне стали устраиваться на ночлег, святой паломник зашёл за ближайшее дерево как бы по нужде и уже вскоре шагал в непреднамеренно указанном направлении. Шагал быстро и уверенно. Повстречаться с человеком он не рисковал, обычный египтянин ни за что на свете не оставит своего жилья или костра в такую пору суток. Из нечеловеческих жителей долины Са-Амон опасался очень немногих. Хорошо ещё, что эта ночь, так же как и прошлая, была лунной, иначе бы и шагу нельзя было ступить по заболоченным далям. До трёх указанных пальм он добрался легко, видел треугольное озеро, видел, как играют лунные блики на спинах бегемотов, залёгших до утра в тёплую грязь. Шептал заклинания, когда докатывался до него рык отдалённого и недовольного льва. Шумы мелкой ночной жизни не пугали его. Вот точечно прочавкали налево во тьму копыта пары ориксов, а за спиной спокойно фыркает семейство диких черноспинных свиней. Но где же обещанная тропинка? Вместо неё вырастает прямо по дороге нечто тёмное, возвышенное. Одиноко торчащая из жирной земли скала. Через пару мгновений слегка поцарапанный шипами ежевики посланец Амона был уже на плоской щербатой вершине. Вдалеке слева туманной полосою пролегала река, справа чёрная, перевёрнутая пила горной гряды. Меж этими границами два неодинаковых водных зеркала, политых лунным соком. Подле большего бьётся желтоватая искра — костёр. «Лисий ли это город?» Собственно, что тут гадать, никаких других целей глаз в ночной картине высмотреть не может. Надо подобраться к костру поближе.
