— Да, наши пастухи тоже заботятся о том, чтобы буйволы в стаде понапрасну не калечили друг друга.
— Угодно тебе увидеть здесь сходство, что ж. Скажу только, что сам не усматриваю в сравнении ничего обидного для рода людского. В дополнение ко всему уже сказанному и принимая во внимание, что вечер снова близится, сообщу ещё только одно. Несколько лет назад задумана Апопом совместно с советом «царских братьев» и теперь ведётся одна крохотная, почти незаметная война, но от которой будет очень большая польза. Тебе, может быть, полезно было бы знать о ней.
— Говори.
— Есть севернее финикийского моря, за страною Хатти, море ещё одно и размером, и богатствами весьма значительное. Племена, живущие на его берегах, дики, наивны и богаты. Торговля с ними выгоднее во много раз, чем с народами, просвещёнными и искушёнными, знающими цену всему. На берегах этого моря до сих пор считают, что железо дороже золота и за один меч из этого металла можно получить табун лошадей или целый трюм зерна. К этому морю ведут из моря финикийского два широких пролива, через них и идёт вся торговля. Но с некоторых пор вырос на берегу одного из проливов город с высокими, неприступными стенами, жители которого стали промышлять самым бесстыдным пиратством. Договориться с ними не удаётся. Принудить с помощью вразумлённого правителя их к прекращению гнусного ремесла нельзя, ибо это прекращение грозит им голодной смертью. В такой ситуации помогает только сила со стороны. Однако не так легко было подыскать для этого дела удобно расположенную военную силу. А в стране хеттов сейчас мелкие, непрерывные беспорядки, возбуждённые для того, чтобы не дать этому гиганту собраться в один кулак со всеми своими силами. Минойцы всё ещё не оправились от подземных ударов на своём острове. Пришлось обратиться к немногочисленным мечам козьих царей страны Ахияву.
— Опять темнеет, — сказал Аменемхет.
— Да, и моя любимая лодка заждалась меня.
Как только Мегила удалился, возник Ти:
— О, я вижу, господин, ты увлечён. Ты слушаешь речи этого изрыгателя лжи всё с большим вниманием день ото дня. Я не верю, что он во вражде с Апопом и бежит от его мести. Он послан змеиным царём, он пробирается в Фивы. И в своей беспредельной наглости избрал самый надёжный способ прокрасться в золотой город. Под полою твоего высокого благорасположения. Умоляю об одном, будь настороже!
28
Выступали ещё в полной темноте и двигались по старой тропе вдоль обрывистой горной ограды нильской долины, обходя стороной все встречающиеся деревни, даже заброшенные. У процессии Небамона было два главных врага — жара и гиксосская стража. Передвигаться можно было только до той поры, пока горы давали хоть какую-то тень, и ни в коем случае нельзя было приближаться к разлившейся реке, разъезды азиатов предпочитали держаться поближе к воде. Лазутчики Небамона доносили, что все гарнизоны вверх по реке взбудоражены неким царским приказом и теперь днюют и ночуют на дорогах и у пристаней. Храмовое имущество даже по законам Авариса считалось неприкосновенным, но предводитель воинов Птаха не считал этот закон надёжной защитой и предпочитал стеречься.
Он шагал впереди колонны, легко преодолевая небольшие подъёмы и перепрыгивая рытвины, показывая своим новоиспечённым солдатам пример выносливости. В нескольких сотнях шагов впереди бежали пятеро воинов, извещавшие командира обо всём подозрительном, что попадалось на глаза.
На носилках, что двигались непосредственно вслед за Небамоном, располагался завёрнутый в раскрашенные ткани «подарок». Носилки лежали на спинах шести пар чёрных рабов, ещё шесть пар сменных негров семенили следом. Далее следовали полковые носильщики с припасами для полусотни ртов. Пехотинцы сопровождали их по бокам и подпирали колонною сзади.
Са-Амон брёл перед носилками, отделённый от них лишь двумя полуголыми храмовыми писцами и одним охранником. Но предпринять что-либо он не мог, ибо был спутан по рукам и ногам. Конец верёвки, связывавшей руки, был обмотан вокруг щиколотки копьеносца, шедшего следом. Неудобно было обоим, но кто будет думать об удобстве. Помимо верёвки, разгрызавшей кожу своим ёрзаньем, и солнца, норовившего выесть левый глаз, мучило нестерпимое желание обернуться и как следует рассмотреть то, что плыло сзади на носилках через эту душную жару, завёрнутое в цветастые ткани. Са-Амон много раз представлял себе, как он резко дёргает руками, обрушивает их на спину охранника, падает на него сверху, оглушая совместным ударом двух спутанных кулаков, хватает его копьё, подбегает, семеня, к носилкам, негры в испуге бросаются в стороны, они всегда так делают при малейшей опасности, и тогда он наносит несколько ударов прямо сквозь обмотанную вокруг тела мальчика ткань. Дойдя до этого места, Са-Амон начинал сердито мотать головой. Этот план был копией того, что один раз уже не удался там, в воротах крепости. Но ничего другого его раскалённая голова выдумать не могла, и это расстраивало и злило.
Кратко и визгливо звучит полковая труба, колонна сворачивается, как змея, устраиваясь на привал в тени высокой скалы или пальмовой рощи, и лежащий на носилках становится ещё менее доступен, чем во время движения.
Каждый раз во время привала Са-Амона отводили в сторону и приставляли к нему двух человек. Как бы его не посадили, он старался держать в поле зрения заветные носилки. Он отмечал, с каким трудом негры снимают с плеч «подарок». Может быть, спящий юноша не просто завернут, но и спрятан в какой-нибудь саркофаг? Но тогда, как же он дышит? Правда, в саркофаге могут быть отверстия. Но копьё не пробьёт одновременно и ткань, и кипарисовую крышку. Не говоря уж о каменной.
По ночам Са-Амона связывали ещё и под коленями и оставляли лежать на боку, так что он не мог видеть даже звёздного неба. Лагерь располагался меж двумя скалами, окружённый шакальим лаем и нытьём гиен. Сверху сыпались летучие кровососы. Охранники молились, выставив перед собою копья. Подкравшаяся львица схватила лежавшего рядом с Са-Амоном негра и утащила его, визжащего, во тьму. Небамон запретил бросаться вслед за ней с факелами и отбивать, что можно было сделать, потому что с человеком в зубах львица бегает медленно. Он боялся мельтешением огней в ночи привлечь внимание к процессии. Са-Амона он велел перетащить поближе к своей палатке и поставил рядом с ним несколько вооружённых людей во избежание ещё одного ночного людоеда.
На третий день руки в запястьях воспалились, а на правой щиколотке образовалась полоса голого мяса, на которую всё время норовила сесть стайка слепней, лицо превратилось в коричневую в красных пятнах подушку. Небамон велел обмазать раны второго «подарка» специальной мазью, ибо не мог дать, ему погибнуть. Но по расчётам Са-Амона, именно неизбежная гибель ждала его, если учесть то расстояние, что предстояло ещё пройти до Фив.
На четвёртый день долина начала приметно сужаться. Череда низких раскалённых гор подходила всё ближе к реке, то же самое делала и её сестра на противоположном берегу. Если поглядеть на эту картину сверху, то Нил должен был бы показаться стеблем, который хотят передавить каменные пальцы, чтобы тёмная питательная кровь не смогла бы добраться до бутона дельты.
