Яхмос собирался продержать сварливых, подозрительных стариков в состоянии этой будоражащей неизвестности и роскошного гостеприимства как минимум три дня. За это время, по его расчётам, должен был прибыть драгоценный груз из Мемфиса. Его предъявление мыслилось кульминацией задуманного Яхмосом действа. Но неожиданное возвращение Аменемхета заставило его действовать, ещё не имея в руках мемфисского аргумента. Самым ценным в состоянии жрецов было то, что никто из них не знал о возражении верховного жреца Амона. Под его взглядом их воля съёживалась. Сомневаться в его праве на всевластие они могли лишь в его отсутствие.
Яхмос принял меры к тому, чтобы до святых отцов не дошла новость о возвращении ладьи Амона, и собрал их вместе. Под окнами залы он велел выстроить весь полк «Летящие стрелы», вместе со всеми полковыми трубами. Офицерам даны были подробные указания по поводу того, как следует управлять воинским шумом.
К настороженно рассевшимся жрецам Яхмос вышел в полном генеральском облачении, оно делало его старше и вообще придавало внушительности. Вышел без телохранителей и офицеров свиты. Произнёс молодой полководец не слишком длинную и умно составленную речь. Не обрушивал на святых отцов пустые заклинания, не напоминал о древней славе страны, о нечистом чудовище, сидящем в дельте Хапи. Он напомнил им о той непомерной доле доходов, от которой им приходится отказываться ради насыщения бездонной глотки Авариса. Не новую вспышку ненависти к засевшему в дельте азиату рассчитывал он вызвать этим напоминанием, а дать выход глухому раздражению в адрес верховного жреца Аменемхета и храма Амона-Ра. Раздражению, которое начало копиться с того момента, как верховное божество Фив присвоило себе право на денежные отношения с Аварисом от имени всего Верхнего Египта. Нечистому правителю это было выгодно, ибо он стал получать золота больше, чем прежде, и поступления эти стали аккуратнее, чем в те времена, когда ему приходилось собственноручно вытряхивать казну каждого отдельного княжества и храма. Но чтобы стало так, казну каждого отдельного княжества и храма вытряхивали люди Аменемхета.
Яхмос прослоил свою речь похвалами и славословиями в честь верховного жреца Аменемхета. Как разросся, как разбогател, каким сияющим золотом облился в годы его верховенства когда-то столь заурядный храм Амона. Ему показалось в этот момент, что он слышит множественный зубовный скрежет за плотно сжатыми губами собравшегося жречества. Святые отцы прекрасно понимали, на чьих законных доходах взрастало это фиванское великолепие. Доходы было легче скрывать от азиатских сборщиков, чем от писцов Амона, которые проникали своим носом в каждый кувшин и заглядывали под хвост каждому волу. Старики вздыхали, но продолжали молчать. И верховные жрецы Хнума и Сопдет из нома Аб, и верховный жрец Гора из нома Tec-Гор, и жрецы богини Хибен из нома Тен, Хатор — из Теп-Ахе, и Маат — из Хесф-Пеху, сидевшие по правую руку от Яхмоса. Сидевшие по левую руку жрецы бога Хем из нома Кобти, и Небтха из Со-Хем, и верховный жрец Анубиса из нома Анупу и южного Анубиса, из нома Хесф-Хент, и Изиды из нома Уот тоже молчали. Чем горячее были похвалы Яхмоса в адрес Аменемхета, тем угрюмее становилось это молчание.
Но ни одного слова недовольства даже эта тяжелейшая речь выдавить из этих старцев не смогла.
И тогда Яхмос резко свернул на другую дорожку. От похвал Аменемхету всё же перешёл и к проклятиям непосредственно в адрес Апопа, его непомерных и с каждым годом возрастающих аппетитов. Этот обезумевший царь ради удовлетворения своих непонятных и всегда очень дорогостоящих замыслов готов превратить страну в пустыню. В этом месте его речи жрецы могли передохнуть. Антиаварисская риторика уже стала обыкновенным делом в их повседневном обиходе, никого не пугала и, кажется, ничем не была чревата. Некоторые даже начали надеяться, что этим извержением словес всё и закончится, можно будет разъезжаться по домам, продемонстрировав свою умеренную патриотичность, отсиживаться в прохладе своих садов или строчить доносы на молодого князя. Но тут Яхмос обрушил на всех удивительное известие: отныне все виды храмовых выплат сокращаются вдвое. Вдвое!!! И все выплаты, и денежные, и натуральные, будут производиться не в руки писцов храма Амона, а его княжеских писцов. Отныне ни Гор, ни Маат, ни Изида, ни Анубис ничего не должны Амону!
Яхмос обвёл взглядом полукруг сидящих жрецов. Теперь их молчание его не раздражало, но радовало. Оно просто показывало размеры их потрясения. Сообщённое не умещалось в бритых головах.
Чтобы усилить впечатление от сказанного, князь встал. Это был мужчина огромного роста и немного странного сложения. Вытянутая голова с длинным приплюснутым носом, узкие плечи, но при длинных, мощных, с огромными кистями руках; большой, вытянутый вниз живот; длинные же ноги с невероятными по размеру ступнями. И горящие весёлым огнём глаза. Чем-то он напоминал лихого, драчливого гусака. Шрамы от львиной охоты на физиономии лишь усиливали впечатление решимости и боевитости, исходившее от молодого генерала. Жрецы немного даже подобрались в креслах. Могло показаться, что этот говорящий удивительные вещи вояка прямо сейчас кинется на них и потопчет здоровенными своими сандалиями.
Громко, по-гусиному фыркнув, номарх покинул помещение. Когда он вышел на балкон, внизу раздались громогласные приветствия, от которых ёжился воздух в зале.
Жрецы продолжали сидеть, настороженно переглядываясь. Они по большей части не любили друг друга и не доверяли на просяное зёрнышко. Главный вопрос, терзавший их сейчас, — надо ли понимать всё сказанное так, что Аменемхет смещён, а может, и сам Амон-Ра повержен? И если так, то что же будет взамен? Кто займёт место божества-хозяина? Отодвинутый некогда Монту? Все эти обрывочные и панические мысли сотрясали старческие мозги. Яхмосу совсем не нужно было, чтобы у святых отцов сразу же нашлись ответы на эти вопросы. Ему как раз необходимо было это их смятение. Саму возможность поколебания Аменемхетова трона, вот что он хотел заронить в их сердца. Страшнее всего для каждого из них было представить, что отныне место первого, отобранное у Аменемхета, займёт кто-то из них. К непомерной гордыне и жадности Аменемхета они уже притерпелись. И они легче смирились бы с возвышением вообще не верхнеегипетского божества, чем с внезапным величием кого-нибудь из своих соседей.
Под окнами продолжали восторженно реветь полки Яхмоса. Широкая каменистая поляна была равномерно заставлена квадратами боевых сотен. Лучники и копьеносцы стояли не в сомкнутом, но в специально разреженном строю, что рождало ощущение громадности этого войска. Докуда хватало силы взгляда, простиралась эта впечатляющая картина равномерного, уверенного порядка.
Чтобы покинуть приёмную залу, жрецам — так специально было устроено — необходимо было пройти вдоль по балкону. И они прошли, кто, неприязненно косясь в сторону обширного зрелища, кто, повернув голову и в оба глаза пожирая глазами открывавшийся вид. Увиденное особенно сильно должно было подействовать на них именно после услышанного. Итак, Аменемхет ослабел и ослабел потому, что эта стройно орущая сила не с ним.
Яхмос в тот самый момент, когда шеренга жрецов была как раз у него за спиной, резко поднял вверх обе свои длинные руки. И произошло чудо — вся испускающая страшные звуки равнина смолкла. И наступившая тишина схватывала душу сильнее, чем давешний рёв. Всё замерло, и казалось, не только расставленные там внизу люди, но и сама природа, даже солнце, оставались неподвижными не сами по себе, а по приказу генерала. И жрецы сбились с шага и стали замирать один за другим, кто сразу, а кто, потыкавшись в спины соседей, подпадая под действие нового закона неподвижности.
