Все погибли?
До единого. Дрались, как львы пустыни.
Точно ли в нападавших были опознаны люди Аменемхета?
Как можно ошибиться? Ближайшие подручные Са-Амон и Са-Ра, их ни с кем не спутаешь.
Как они оказались здесь?
Аменемхет так же охотится за мальчиком, как и Апоп.
Теперь он объявит мальчика под своей рукой?
Теперь он спрячет его надолго, ибо братья-правители Камос и Яхмос хотят получить его так же, как и Апоп. Царь непонятно зачем, а братья, чтобы убить его.
Почему?
Аменемхет хочет сделать Мериптаха, своего племянника, фараоном. Но сейчас не он в силе, а братья-правители, и потому мальчик будет спрятан до дней новой силы Аменемхета.
Кто-то зычно и ритмично командовал усилиями гребцов там, снаружи, тело «Серой утки» неохотно пошевеливалось.
— Мальчика не было, — сказал Андаду, глядя на лекаря исподлобья.
Если мальчика не было, никто не сможет обвинить его, Хеку, в том, что он его не уберёг. Апоп не должен знать о неожиданном появлении фиванцев у ночной набережной Мемфиса. Их ведь никто не видел, кроме лекаря. Это были просто ночные разбойники. А Аменемхет наверняка промолчит о своём успехе.
— Ты прав. Мальчика не было.
Андаду взял в охапку папирусы, найденные в палатке Шахкея, и прошёл к печке колдуна. Засунул внутрь, как кладут дрова. Сотник читал плохо и не хотел никому доверять прочтение этих опасных бумаг. Нехорошо, если кто-нибудь догадается, что мальчик всё же был. Добыть огня было нечем. Тогда Андаду приказал двум солдатам выбросить печь в воду. Понадобилось не двое, а четверо. Сипя от напряжения, азиаты подтащили глиняный, просыпающийся пеплом куб к борту и перевалили через него. Он провалился в бурую, непрозрачную воду, даже брызг не разбросав. Как будто никакой печи и не было никогда. И в тот же момент «Серая утка» отчётливо заскользила вослед тянущим её канатам.
57
Весь день Хека радовался, а ночью спал глубоким спокойным сном. Впервые за долгое-долгое время. Он чувствовал себя превосходно, потому что чувствовал себя защищённым. Андаду дал ему гребцов и дал ему папирус. В нём указывалось, что предъявитель его, человек без одной руки, называющий себя так-то, проследовал на своём корабле мимо Мемфиса с грузом благовоний. Конечно, сотнику, чтобы полностью свалить с плеч обузу в виде пойманной по глупости «Утки», проще было бы зарезать колдуна и бросить за борт вместе с потухшей печью. Но на беду, Хеку видели слишком многие, и многие были осведомлены о приказе царской канцелярии, касающемся мальчика, и случись следствие из столицы, могли бы припомнить, что их командир ни с того ни с сего прикончил одного однорукого на одном подозрительном корабле. И из-за меньших неувязок приходилось некоторым начальникам лишаться поста, а то и головы.
Принимая этот папирус, Хека как бы признавал, что мемфисский сотник ничего не знал о Мериптахе и чист в этом смысле. Написал то, что видел. А если узнается, что лекарь вёз всё же мальчика... Но как же это узнается, ликовал Хека. Все азиаты, которые могли его видеть, или мертвы, или остались воевать далеко на юге, что приравнивает их к мертвецам. Са-Амон и Са-Ра расскажут Аменемхету о том, как они спасали мальчика. Но что они смогут рассказать о нём, о лекаре?! Только то, что они его не видели. Яхмос отправит Апопу послание, требуя выдать ему отравителя его брата? Ему не до этого, да и не знает он, что Хека успел провиниться перед царём потерей мальчика, стало быть, писать бесполезно.
А Аменемхет ни за что не заговорит на эту тему в ближайшие месяцы.
Но чтобы уж окончательно обезопасить себя, надо сделать так, чтобы царь и вообще не узнал, что знаменитый нубийский колдун прибыл под его крыло. Для этого Хека и попросил сотника оставить в папирусе пропуск. Туда он впишет другое имя, которым он якобы назвался перед Андаду. Он мог бы сразу обмануть азиата и выдать себя за торговца благовониями, но это было опасно. В слишком сомнительной ситуации он был найден, среди кучи гиксосских трупов. Из-за простого торговца такое вряд ли могло произойти. Он сказал правду сотнику о себе и о мальчике. Сотник не зарезал его и дал папирус. Оба остались довольны друг другом.
Был и ещё один резон в том, чтобы перестать быть великим колдуном. Хека понял, что звание это навлекает на него одни только беды. Именно в этой роли он провинился перед всеми сильными людьми Египта, и разумнее ему этот невидимый венец с себя сложить. Торговец благовониями — это пред почтительнее, тем более что расставаясь с именем колдуна, он не хотел отказываться от запасов его переносного клада. Положение торговца благовониями тем хорошо, что отведёт подозрения от всех этих мешков и даст возможность углубиться в исследования свойств этого магического богатства. Он надеялся овладеть силою подлинного Хеки, что важнее, чем пользоваться одним лишь именем его. Именно в Аварисе, столице мира, он, наконец, устроится так, как ему давно мечтается. О, он видел, слишком хорошо видел, какие вещи мог проделывать старик с людьми, и сам желал этому научиться. Для этого ему нужны были лишь защита и немного покоя. Он был уверен, что Аварис даст ему всё это.
Правда, чем ближе он оказывался к порогу таинственного города, тем мрачнее он становился. Ведь все те слова, что он говорил в ухо лежащему Мериптаху, чтобы поразить его ум страхом, были правдой. Аварис — тайна. О том, что его там ждёт, можно было говорить лишь предположительно. Кто знает, может, там торговцам благовониями выпускают кишки прямо в гавани без всякого суда. Никакие доступные сведения об этом городе и никакие слухи не гарантировали, что такого не может быть ни в коем случае.
Хека гнал от себя дурные мысли, но тут же начинал снова и снова мысленно перебирать ячейки той защитной сети, что призвана скрыть от любопытствующих его прежнюю жизнь и присвоенное имя. А вдруг в Аварисе есть люди, специально выученные для распознавания обманщиков такого рода, и стоит ему войти в городские ворота, ему сразу и зададут вопрос, на который у него не будет ответа.
И самое смешное — это ведь город мужчин. Конечно, однорукий, старый, чернозубый человечек, вроде него, не так привлекателен, как стройный мальчик Мериптах, но как знать... Нет, нет, чушь, чепуха. Уж если этого бояться...
Колдуна толкнули в плечо. Оказывается, он умудрился заснуть и начал вползать в глупое сновидение. Зачем разбудили-то?
Ответ потряс колдуна до глубины души своей неожиданностью:
— Аварис.
— Кто ты? — спросил сухощавый, большеголовый человек, глядя на Хеку большими усталыми глазами.
Разговор происходил в пустой комнате без окон, с оштукатуренными, но не расписанными стенами, что выглядело странно — зачем штукатурить, если не собираешься украсить? Большеголовый, видимо, местный чиновник, сидел не на пятках с вощёной дощечкой в руках, а за высоким столом, какие в Египте и в межречье используются в погребальных церемониях. Перед ним лежал развёрнутый свиток, в занесённой руке поблескивало острым концом стило. И одет он был странно, в синюю тунику из грубой холстины, перехваченную плетёным кожаным шнуром на талии. В правом ухе серебряная серьга, на поясе чернильница. Наряд отчасти островной, отчасти финикийский, в чём-то моряцкий, но похожий и на канцелярский. С самого первого шага Аварис начал удивлять колдуна-обманщика, привыкшего ничему не удивляться.
