Книга Лев Толстой, страница 214. Автор книги Анри Труайя

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лев Толстой»

Cтраница 214

Немедленно заместитель начальника департамента полиции отправил телеграмму, извещая руководство, что миссия архимандрита Парфения успеха не имела, что никто из родных не счел возможным подтвердить, что Толстой выражал желание вернуться в лоно Церкви.

Игумен Варсонофий, опасавшийся упреков в том, что ничего не сумел добиться, получил от рязанского губернатора бумагу, в которой говорилось, что, несмотря на настойчивые обращения старца к членам семьи Льва Николаевича и докторам, не был к нему допущен и провел на станции Астапово десять дней.

После чего представители церкви удалились, не забыв напомнить местному священнику о запрете заупокойной службы по умершему. Остались жандармы, наблюдавшие за происходящим. Народ прибывал по мере того, как становилось известно о смерти Толстого. Железнодорожные служащие украсили его постель ветками можжевельника, положили венок с надписью: «Апостолу любви». Другой венок, цветы для которого вырезали дети, положила в ноги внучка поэта Дельвига: «Нашему славному дедушке, юные почитательницы». Крестьяне из соседней деревни подходили с детьми, один из них сказал сыну: «Запомни, он жил для нас».

Женщины плакали, били поклоны, крестились, незнакомые люди целовали руки. Казалось, его семья – все «маленькие люди» России. К полудню вдруг раздалась «Вечная память»: церковь запретила заупокойную службу, и народ сам отслужил ее, как считал нужным. Под низким потолком грубые, неумелые голоса призывали Бога успокоить душу раба своего Льва. Жандармы, призванные следить за соблюдением решения Святейшего Синода, потребовали прекратить. Все замолчали, но через мгновение вновь запели и продолжали до нового вмешательства жандармов.

В целом власти были довольны: прощание протекало мирно, не было призывов к демонстрациям, тело вот-вот должны были увезти во избежание еще большего скопления народа.

«Студент-медик пятого курса, Н. А. Дунаев, впрыснул формалин в тело покойного. Формовщик Агафьин и скульптор Меркуров, приехавшие из Москвы, сняли маски с его лица, художник Пастернак и другие зарисовали его, фотографы сделали несколько снимков, кто-то обвел на стене карандашом тень лица покойного, даваемую лампой».

День и ночь телеграф работал без остановки, родные Толстого получали телеграммы соболезнования со всего мира. За двадцать четыре часа доведенные до изнеможения служащие приняли восемь тысяч слов.

Восьмого ноября сыновья Толстого – Сергей, Илья, Андрей и Михаил – вынесли из домика простой гроб темно-желтого цвета без креста и украшений и положили его в товарный вагон на помост, обтянутый черной материей. Внутри вагон был украшен снопами и еловыми ветками. Толпились фотографы, операторы неистово снимали. В вагоне первого класса разместились Софья Андреевна с семьей. В еще одном ехали двадцать пять представителей прессы. В час пятнадцать поезд тронулся. Конечный пункт – Козлова Засека. Толстой не раз говорил, где хочет быть похоронен: в Ясной Поляне, на краю оврага у Заказа, где зарыта зеленая палочка, на которой записана тайна всеобщей любви, о чем рассказывал брат Николенька.


Министерство внутренних дел в последний момент запретило отправление в Ясную Поляну специальных поездов для желавших проститься с писателем, Синод воспротивился проведению поминальных служб памяти отлученного, полиция получила приказ внимательно следить, чтобы на погребальных венках не появилось крамольных надписей, гарнизоны крупных городов стояли наготове, цензура была сурова, как никогда, но вся Россия погрузилась в траур. Портреты Толстого в черной рамке появились на первых полосах всех газет, некоторые театры отменили спектакли, не было лекций в Санкт-Петербургском университете, царь, Дума направили семье телеграммы соболезнования. Были и стачки, и манифестации студентов, разогнанные полицией, водоворот событий вокруг крошечного старика в деревянном гробу в товарном вагоне.

Девятого ноября 1910 года в половине седьмого утра поезд прибыл на Козлову Засеку. На перроне и вокруг станции собралась толпа: яснополянские крестьяне, московские студенты, близкие друзья, незнакомые последователи. Когда вагон открыли, все обнажили головы, раздалось «Вечная память». Снова сыновья понесли гроб. Процессия двигалась по дороге, по которой так часто своими легкими шагами ходил Толстой. Было серо и холодно, местами лежал снег.

«Впереди яснополянские крестьяне несли на палках, высоко над головами, белое полотенце с надписью: „Дорогой Лев Николаевич! Память о твоем добре не умрет среди нас, осиротевших крестьян Ясной Поляны!“ За ними несли гроб и ехали подводы с венками, вокруг и позади по широкой дороге врассыпную шла толпа; за ней ехали несколько экипажей и следовали стражники». По словам Сергея Львовича, присутствовало от трех до четырех тысяч человек. Прошли между белыми башенками. По парку бродили жандармы. По мере приближения к дому становилось все больше фотографов.

По распоряжению Сергея Львовича гроб поставили на стол в бывшем кабинете писателя, одна дверь которого выходила в прихожую, другая – на террасу. Сняли крышку. Несколько минут у гроба оставались только близкие. В одиннадцать началось прощание, которое должно было завершиться к трем часам. Время от времени раздавались голоса: «Господа! Проходите, не задерживайтесь».

Пол трещал и, казалось, вот-вот провалится под ногами бесчисленных людей. Темная одежда пришедших проститься оттеняла бледное лицо лежавшего среди голых стен покойного. Наклоняясь к нему, люди опирались на стол, и голова Толстого вдруг поворачивалась из стороны в сторону. Он похудел, нос заострился, кожа стала почти прозрачной. Теперь это был фантом, и достаточно было легкого дуновения, чтобы он рассыпался навсегда…

Без четверти три братья в последний раз вынесли гроб. У крыльца стояла толпа, трещали камеры, щелкали фотоаппараты. Дети и друзья по очереди несли гроб. Толпа двигалась следом, пели «Вечнаю память». Шли по прихваченной морозом дорожке, дул ледяной ветер. Могила вырыта была там, где хотел Толстой. Крестьяне на веревках опустили в нее гроб. Подхваченная тысячами голосов «Вечная память» разносилась по лесу. Повсюду среди деревьев, в аллеях на коленях стояли люди. Ни одного представителя Церкви. Это были первые в России публичные похороны без церковных обрядов. Но что добавило бы присутствие митрополита Санкт-Петербургского Антония, если бы он вдруг решил отпеть покойного?

Семья просила, чтобы не было речей у могилы Толстого. Один незнакомый старик произнес все-таки слова про «великого Льва», и Сулержицкий, бывший когда-то последователем Льва Николаевича, рассказал, почему тот хотел быть похоронен именно в этом месте. Показались несколько конных жандармов. «На колени!» – закричала толпа.

После минутного колебания они обнажили головы и опустились на колени. Небо потемнело, первые комья мерзлой земли ударились о крышку гроба. Софья Андреевна не плакала. Когда все закончилось, толпа молча разошлась. Жандармы уехали с чувством выполненного долга.

В конце аллеи виднелся старый белый дом в окружении промерзших деревьев. Остались только близкие. Сколько народу в зале, и какая пустота. Лев Толстой теперь был только именем на обложках книг.

Post-mortem

Во время похорон Софья Андреевна простудилась. Слегла с температурой 40, проболела две недели. Как только силы вернулись, пошла на могилу мужа. Ее страшило одиночество и чувство вины перед Левочкой. Двадцать девятого ноября 1910 года она записала: «Невыносимая тоска, угрызения совести, слабость, жалость до страданий к покойному мужу, как он страдал последнее время». И тринадцатого декабря: «Ночь не спала совсем. Ох, уж эти ужасные, бессонные ночи с думами, мучениями совести, мрака зимней ночи и мрака в душе». Она принимала огромные дозы веронала, чтобы заснуть, и целый день ходила, как одуревшая. От подавленности не спасала вера, на которую уповала. Что станет с Ясной? Правительство отклонило предложение купить имение, не желая увековечить память писателя, бывшего врагом государства и церкви. Два года спустя единственный наследник – Саша получила за посмертное издание книг отца сто двадцать тысяч рублей и выкупила Ясную у матери и братьев. Она выполнила волю отца и передала землю крестьянам. Софья Андреевна оставила себе дом и сад. Дом в Хамовниках выкупил город, но он стал музеем только в 1920 году.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация