– Не знаю. Так люди, наверное, всё сами устроили. Не поняли, видно, его.
– А мы-то с тобой? Мы – поняли?
– Поживём – увидим…
* * *
Земля их встретила шквалистым сентябрьским ветром и холодным дождём. Алексей отдал Василисе свою ветровку. Ветер злился. Гнул стволы кланяющихся ему молодых берёз. Поле было скошено. Алексей и Василиса шли, взявшись за руки, по вязкому от дождя полю к её дому. Назаров вызвался её немного проводить. Договорились встретиться в Москве через какое-то время у памятника Есенину на Тверском бульваре. Обменялись адресами и номерами телефонов. Прощались. Грустные. Разные. Одинокие. Расставаться не хотелось. А надо.
Василиса отошла от него на несколько шагов. Подняла руку. Махнула.
Он не ответил. Стоял и смотрел на неё. У обоих на глаза наворачивались слёзы. Алексей смахнул с глаза мешающую видеть её влагу. Рванул порыв ветра. Брызнуло дождём.
Василиса вернулась к Алексею.
– Ну, что ты грустишь? Что ты как маленький? Мы же любим друг друга?
– Любим.
– У нас с тобой есть своя планета?
– Есть.
– Так чего грустить?
– Мне кажется, я теряю тебя сейчас навсегда. И мы больше никогда с тобой уже не встретимся…
– Ну знаешь что, Лёшечка. Ты охренел совсем. А детей от кого я буду рожать? Семью с кем создавать?
– Со мной?
– А с кем? Ты ж моя судьба, дурачок!
– Успокоила.
– Поезжай домой. Давай раньше встретимся. Хочешь, я к тебе домой приеду? Ты сбрось мне эсэмэску – когда.
– А с отцом как же?
– С отцом выпутаюсь. Я теперь не та. Скажу, институт сначала закончить надо, а потом жениться. Придумаю что-нибудь. Иди.
Она развернула его от себя и толкнула легонько в спину.
Он пошёл.
– Ты иди прямо через поле. Там дорога. Автобус ходит.
– Ладно.
Ехал на маршрутке до какого-то села. Шёл весь мокрый по подвесному мосту через Москву-реку. Опять ехал на маршрутке до станции. Сел в электричку на станции Кубинка. Поехал домой.
Дома было одиноко и пусто. Лежал два дня, тупо глядя в потолок. Пытаясь переосмыслить всё произошедшее. На третий день зашёл в редакцию. Ему сообщили – с работы он уволен. За прогулы без уважительной причины. Вернули трудовую. Вечером решил зарядить мобильный. В сошедшем с ума от пропущенных звонков телефоне – три пропущенных от неё. Перезвонил.
– Привет.
– Привет.
– Ну как у тебя?
– Пока всё сложно. Проблемы с отцом. Он с ума сходит. Не пускает меня никуда. Этот приезжал к нам. Жених. Приставал. Зовёт замуж. Я держусь.
– Ясно. Бежать тебе от них надо.
– К тебе?
– Ко мне.
– Дай время.
– Ты есть в соцсетях?
– Я удалилась отовсюду.
– Понял.
На четвёртый день после того, как на своей страничке в «Фейсбуке» он разместил несколько фотографий из своей нездешней коллекции с заголовком «Моя с Василисой планета. Думайте, люди…», к нему в квартиру позвонили. На лестничной площадке – двое мужчин в штатском.
– Алексей Иванович?
– Да. Это я.
Показали свои удостоверения.
– Вам необходимо пройти с нами. У нас к вам есть несколько вопросов.
– Хорошо.
В кабинете с ним разговаривали спокойно и вежливо. Он отвечал на вопросы честно. И про отсутствие на работе. И про странные фотоснимки. И про невероятные интервью. Умолчал только о Василисе и ключике дяди Пашином, который на прощание тихо сунул ей в задний карман джинсов.
У него всё изъяли и приложили к делу. Дело засекретили. Предложили ему два варианта. Первый. Зона. За то, что говорит непонятные вещи и призывает к изменению существующего политического строя и смене власти на более гуманную и продвинутую. Второй. Тихое оформление как душевнобольного с последующими ежегодными обследованиями у врачей-психиатров и тестовыми вопросами политической благонадёжности в районном отделении соответствующей службы. Он, не задумываясь, согласился на второй вариант.
Его положили в психиатрическую больницу с диагнозом «шизофрения». Год лечили. Потом отпустили домой со справкой – о необходимости назначения пенсии по инвалидности с постоянным наблюдением у психиатра. Он старался вести себя послушно. Ходил по врачам и собесам. Выписали лекарства. Назначили пенсию.
Он пытался звонить ей, но номер, на который он звонил, уже не обслуживался.
Однажды перед Новым годом на его телефон пришла эсэмэска с незнакомого номера: «С наступающим! Это Василиса. Жди в гости 31».
Эти два оставшихся до Нового года дня он не находил себе места. Пытался позвонить на этот номер. Абонент недоступен.
31 декабря она пришла. Красивая. Шикарно одетая. Благоухающая загадочным парфюмом.
– Лёша, у меня много новостей. Разных. Расскажу по порядку. Моего жениха-бандита убили. Отец уехал за границу. Теперь я одна. У меня большая квартира и есть немного денег на первое время. Мы можем быть вместе. Хочешь, поедем к отцу в Америку?
– Ты шутишь? Какая Америка? У меня по документам – психическое заболевание. Я инвалид. Меня не выпустят.
– Инвалидность снимем. Переосвидетельствуем тебя, и всё. Где надо. Это я организую. Потом свадьба. И венчание.
– Как это всё возможно? Ты извини, Васюта, но в Америку я не поеду. Не люблю я её. Если ты хочешь, чтобы у нас была семья, дети, то только здесь, в России.
– Да. Сложно с тобой. Эх, дурачок ты, дурачок. Я же как лучше хотела. Чтобы вместе. Чтобы в достатке. У тебя же в руках все знания мира. Ключик-то дяди Пашин у нас есть? Есть. Вот он! Это же такая сила.
– И куда ты её деть хочешь, силу эту?
– За этот ключик ведь можно миллионы долларов получить в Америке.
– Ты это серьёзно?
– Ещё как серьёзно. На всю оставшуюся жизнь будем с тобой обеспечены.
– Я не узнаю тебя, Василиса… Что произошло с тобой? Тебя как будто подменили. Ты понимаешь, что если библиотека попадёт не в те руки, то человечество может быть полностью уничтожено каким-нибудь новым чудовищным оружием?
– Но она же и спасти может людей? От болезней, от голода, от холода…
В телевизоре начал своё выступление президент. Они замолчали. Слушали. Некстати ударили куранты. Открыли шампанское. Чокнулись. Выпили за Новый год. Алексей не стал слушать новогодней музыкальной вакханалии и выключил телевизор.
Василиса села к столу. Съела немного салата. Бросила вилку.
– Ладно. Проехали. Что ты предлагаешь?
