– Отцепляй! Держи!
– Я как дерну, как дерну…
Оказался окунь. Настроение сразу улучшилось. Стасик забыл про дом. Оба с Минькой вновь закинули удочки. Теперь Стасик начал вспоминать, что у них было хорошее. Во-первых, рыба начала клевать. Во-вторых, костер горел вовсю напротив завода. Они разожгли его лупой, как только поднялось повыше солнышко. В-третьих, Минька выдвинул предложение. Предложение было такое. Надо вычистить два глиняных куба, вмазанных в кирпичную печь, и разжечь под ними две топки. Кубы нагреются, и в них можно спать ночью, чтоб не замерзать. В-четвертых, днем-то в лесу совсем и не страшно, даже наоборот – весело. В-пятых, поспевает уже земляника…
– Ага! – не выдержал Минька, вытаскивая такого же окуня. – Попался, который кусался!
Через полчаса имелось уже шесть окуней и четыре сорожки. Можно было начинать варить уху. Они так и сделали. Принесли воды в котелке, начистили картошки и нарезали луку. Вымыли картоху и опять принесли воды. Минька сам выпотрошил рыбу ножиком. Стасик отколол топором кусочек соли от гладкого соляного камня, облизанного коровами. Эту соляную глыбу по очереди тащили вчера из поля.
– Минь, бросать? – спросил Стасик, показывая соляной осколок.
– Не! – Минька протирал глаза. Дым от костра был очень едким. – Надо знать сколько.
Он снял свою майку, завернул в нее соляной остаток, положил на камень и начал колотить по нему обухом топора. Вскоре осколок превратился в мелкую соль. Минька высыпал ее в бумажку. Уху посолили. Пока она варилась, Минька забрался на крышу и зорко оглядел лесные окрестности.
– Деревню видно? – спросил Стасик снизу.
– Не-е. – Минька глядел вокруг, как пограничник. – Поле немножко да еще реку. Тише, Стасик! Кто-то по тропке идет…
– Сюда?
– Ыгы…
Минька по зауголкам быстро спустился вниз.
– Ты ложись с той стороны, а я с этой.
Ребята залегли в траву по обе стороны тропки. Они затаили дыхание. Кто-то приближался по лесу. Это был Хомутов. Одной рукой он тащил сумку, другой смахивал с потного лица слепней и оводов.
– Стой! Ни с места! – заорал Минька.
– Стой! – крикнул и Стасик.
Хомутов сначала даже присел от страха, но, когда вспомнил, что это Минька и Стасик, опомнился.
Стасик встал из травы и первый подошел ближе. Долго стояли и ничего не говорили.
– Ты почему убежал? – спросил наконец Стасик.
Хомутов молчал, потупившись. Он слышал, как с другой стороны подходил к нему Минька.
– Ну, говори! – Минька приступил ближе. – Тебя ведь спрашивают.
Хомутов молчал. Молчали все трое. Было на поляне тихо, одна осина шелестела своими жесткими листьями. Минька сделал шаг, грозно приблизившись к Хомутову. Стасик тоже.
Хомутов молчал. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы из лесу не долетел до ребят какой-то странный звук. Ветер вздохнул над ними и заглушил этот звук. Минька прислушался, дожидаясь, когда уляжется ветер. И вдруг все трое отчетливо услышали, как кто-то плачет в лесу.
– Может, филин? – сказал перепуганный Стасик.
– Сам ты филин! – прошептал Минька и снова прислушался.
– Это Катька, наверно! – радостно сказал Хомутов.
Не сговариваясь, заорали:
– Катька! Катька! Катька!
– Давай все сразу, – предложил Стасик.
Трижды хором позвали Катьку. Плач прекратился.
– Бежим искать! – приказал Минька.
– А это куда? – Хомутов показал сумку с пряниками и бабкиными пирогами.
– Оставь тут, после возьмем.
Счастливый Хомутов положил сумку в траву и первый бросился в самую чащу…
* * *
Катька услыхала ребячий крик, и ей сразу стало легко, весело, хотя слезы еще не обсохли на щеках. Она, забыв про усталость, пошла по лесу в ту сторону, откуда звали ее. «Катька!» – услышала она вновь. Ей нужно было откликнуться и ждать на одном месте, а она не догадалась это сделать. И все торопливо шла по лесу. Крики ребят послышались в другой стороне и наконец вовсе пропали.
Катька оглянулась, опять хотела было заплакать, но вдруг увидела доску, прикрепленную к дереву. На доске углем и мелом была нарисована большая указательная стрела и надпись печатными буквами: «туалетт»!
Слева открывался просвет и виднелась поляна. Катька подошла к указателю, поплевала и начала стирать с доски лишнюю букву «т». Буква не стиралась. Тогда Катька увидела под сосной черный уголь от головешки. Этим углем она зачеркнула лишнюю «т», а снизу двумя черточками подчеркнула ошибку. Потом она вышла из лесу. На большой зеленой поляне она увидела старый сарай с трубой и окошком. Напротив сарая горел почти потухающий костер. Над костром на жердочке висел котелок, из котелка торчал хвост окуня.
«Вот они где живут, – подумала Катька, на цыпочках подходя к воротам. – А сказали, что в пионерлагере». Она с трудом открыла тяжелые скрипучие двери и очень внимательно осмотрела внутри. Ей там совсем не понравилось. Уж очень было черно! На стенах и на потолке висела паутина. Один стол, изрезанный ножиками, был почище. На стене висело старое решето. С потолка свисали какие-то веревки, к веревкам были привязаны деревянные площадочки. Одна площадочка с гирей лежала на полу, другая болталась в воздухе. Катька, держась за веревки, залезла на нее, чтобы покачаться. И вдруг поехала вниз. Зато вторая площадка, которая была с гирей, поехала вверх.
Очень все это было интересно! Катька покачалась так: вниз-вверх, вниз-вверх. Потом слезла с качалки и опять побежала к костру. Поправила головешки. Уха начала кипеть. «Надо ее посолить, – подумала Катька. – Где у них соль?» Она увидела бумажку с солью и высыпала остатки в уху. Довольная, присела у костра на травке. «Теперь они придут, а уха готовая, – подумала Катька. – Вот только чем есть? Ложек-то нет…»
Из лесу послышался треск сучьев, девочка испуганно оглянулась. На поляну один за другим выходили Минька, Стасик и Хомутов.
– Вот она, вот! – крикнул Хомутов, который первый заметил Катьку.
Минька и Стасик тоже подошли ближе.
– Ты почему не откликаешься? – спросил Минька. – Вон из-за тебя сами в лесу заблудились.
Наступило молчание.
– А я уху доварила, – сказала вдруг Катька. – Вы тут чего делаете?
– Мы тут живем, – сказал Стасик, – а ты домой иди. Поняла?
– Я тоже хочу с вами.
Стасик поглядел на Миньку. Минька думал. Потом он оглянулся вокруг.
– А ты никому не скажешь?
