Милан превратился в сплошную бойню.
– Бей, бей французов! – кричали рассвирепевшие жители, с ожесточением кидаясь на пришлецов, подвергая их самым невероятным мукам пытки и смерти… Кровь лилась рекой; повсюду, на улицах, на завоевателей, на набережной валялись трупы… Даже на мачтах кораблей и храмов встречались повешенные. Безумный гнев, казалось, точно пожар охватил всю эту толпу, жаждавшую теперь крови. Французы заперлись в крепости и оттуда отстреливались. Грохот пушек, крики, проклятия, полупьяные песни и стоны сливались в одну невообразимую адскую музыку.
Рисунок Леонардо да Винчи
Лодовико Моро все это время собирал необходимое войско. В лице Цезаря Борджиа он имел хороший пример и, подобно ему, стал набирать сброд из немецких и швейцарских искателей приключений, изгнанников и злодеев. Кот да армия была готова, он двинулся на Милан. Французы не ожидали внезапного нападения, и Моро, поддерживаемый народом, овладел столицей. Казалось, ликованию не будет конца, когда «законный государь» возвратился в свою столицу. Но счастье Моро было переменчиво. Не прошло и двух месяцев, как французы снова овладели Миланом. Швейцарец из Люцерна, по имени Шаттенхальб, находившийся на службе у Моро, предал его за несколько тысяч дукатов французам… На этот раз Лодовико лишился не только имущества, но и свободы. Среди победных криков и ликованья французских войск герцога везли связанного по рукам и ногам, в клетке, точно зверя. С выражением тупого животного бессилия смотрел Моро на глумящуюся над ним толпу. Уличные мальчишки, на потеху французским солдатам, бросали в него комья грязи… Моро плакал… Его увезли во Францию, в Лошский замок, и уже навсегда, до самой смерти…
Милан принадлежал врагам. Всякая надежда на прежнее благополучие исчезла для Леонардо. Его новая родина была полна смут и неурядиц, среди которых было очень тру дно работать. Колосс его почти погиб; на фреску «Тайной вечери» было посягательство. Леонардо не мог быть даже спокоен за целость своего имущества и за самую жизнь. Он вспомнил о родине, где у него оставались отец и братья, и стал готовиться к отъезду. Салаино, Лука Пачиоли и верный Зороастро на этот раз сопровождали учителя.
Перед отъездом Леонардо посетил своих миланских друзей Мельци, живших в пяти часах езды от Милана, в живописной вилле Ваприо. Эта вилла находилась на левом крутом берегу быстрой реки Адды, у подножия величественных Альп. Джироламо Мельци, хозяин виллы, любил Леонардо. Образованный, глубоко интересующийся наукой и искусством, он привлекал к себе всех лучших людей Милана, любил рассуждать о разных мудреных вопросах науки и слушать чтение классических произведений литературы; горячо любил также живопись и скульптуру. Это была тонкая, чуткая натура, глубоко привязанная к Леонардо.
Но еще горячее привязался к Винчи маленький сын Джироламо Франческо. Приезды художника на виллу были для мальчика настоящим праздником, и в это последнее свидание маленький Мельци понял, что навсегда отдал свое детское сердце этому доброму, мудрому и странному человеку, о котором кругом рассказывали всякие небылицы, которого считали чародеем, колдуном, ведающимся с нечистою силою, еретиком.
Когда он слышал, что бранят Леонардо, то плакал, чувствуя бессильную детскую злобу к обидчикам. И Леонардо глубоко привязался к ласковому, нежному, как девочка, Франческо. Глядя в ясные большие глаза Франческо, он чувствовал, что у него становится легче на сердце… Франческо следовал за ним всюду Они вместе ходили к берегу Адды и, глядя в ее прозрачные таинственные воды, прислушивались к шуму волн и слышали в нем какую-то неведомую музыку. Леонардо дорогой отбивал от камней куски и показывал их строение ребенку. Они переходили вместе через ручьи, и Франческо без всякого страха, снимая башмаки, ступал босыми ногами в довольно глубокие воды. У подножья гор, где не было даже никакого намека на море, в пещерах, Леонардо находил раковины и окаменелых морских животных с отпечатками водорослей и кораллов. Ученые того времени не могли объяснить себе загадочное происхождение этих окаменелостей и раковин и удовлетворялись ничем не доказанными догадками, будто раковины, водоросли и окаменелые животные явились в горах благодаря волшебному действию звезд.
– При чем тут звезды? – говорил Леонардо – Эти находки свидетельствуют о том, что здесь когда-то было море, в котором все они жили, двигались, питались, размножались и умирали.
Ребенок слушал, широко открыв глаза.
– Там, где теперь, мой Франческо, суша и горы, прежде было дно океана. Природа вечно создает и вечно разрушает. Это круговорот, мальчик, в котором нет и не может быть конца. Одно разрушается, другое созидается. Так, Побудет высыхать и высушит всю Ломбардию, Средиземное море превратится в песчаные холмы и равнины… Исследование этих маленьких, с виду ничтожных животных может впоследствии дать начало новой науке о Земле, о ее прошлом и будущем.
Франческо слушал, затаив дыхание. Это все было ново, и страшно, и прекрасно. И в его горячей детской головке складывалась стройная картина былого Ваприо, когда на месте гор и диких уступов Альп расстилалось глубокое, синее-синее и безбрежное море…
Леонардо говорил это ребенку, стараясь объяснить как можно понятнее, как будто думал вслух. Иногда, впрочем, предмет разговора был так мудрен, что мальчик не понимал, но оттого самый разговор не делался для него менее интересным. Франческо любил даже самый звук голоса Леонардо, мягкий, тихий и мелодичный.
Леонардо познакомил мальчика с новым прибором, который он придумал для измерения влажности воздуха, показывал ему строение животных и растений. Он все знал, этот мессер Леонардо, и все так чудесно умел рассказывать. Но еще больше привязался к нему Франческо, когда увидел, что Леонардо собирается начать писать картину.
Теперь Франческо не отходил от гостя ни на минуту.
Леонардо задумал новую чудную картину. Это была опять Богоматерь, но в какой новой и оригинальной разработке! У дивленными глазами следил маленький Мельци за тем, как изящная рука мессера Леонардо выводила знакомые ему скалы родного Ваприо, знакомые пещеры, где они так любили бродить, любуясь прелестными сталактитами, созданными рукой мудрой природы. Среди скал в пещере сидела Мадонна с полу детским, прекрасным лицом. Одной рукой она обнимает Иоанна Крестителя, другой благословляет Христа, как будто хочет соединить воедино человека и Бога… Лицо Христа, еще грудного ребенка, уже мудро и серьезно важно, как будто на нем застыла глубокая дума о судьбе мира, о задаче Его жизни. Иоанн благоговейно сложил ручки Коленопреклоненный ангел с выражением горького предчувствия…
– Учитель, – сказал вдруг Франческо после того, как он долго смотрел на оконченную картину Леонардо, – учитель, когда я немного подрасту, я приду к вам, и вы возьмете меня в свои ученики, как Салаино. Я знаю, что я буду рисовать; я знаю, что я сумею рисовать и Матерь Бога, и ангелов, и все, все, что вы рисуете… Ах, учитель! И я узнаю от вас еще много хороших вещей, потому что лучше и умнее вас нет никого во всем свете!
