Создавалось впечатление, что вокруг Коула залегли густые тени. И причиной того были вовсе не плотные шторы, которые задернула Молли, чтобы весеннее полуденное солнце не слепило глаза.
– Ваша светлость, – обратился к герцогу вошедший вслед за Имоджен Лонгхерст, – разрешите сестре Причард напоить вас чаем. Или, может быть, изволите съесть несколько ложек бульона?
Безжизненный взгляд Тренвита равнодушно скользнул по Имоджен и становился на Лонгхерсте. Девушка замерла в изумлении. Герцог не узнал ее!
Тем не менее ее продолжала бить мелкая дрожь.
– Зачем вы привели эту девушку? – глухим голосом спросил Тренвит.
– Действительно, зачем? – пробормотал Фаулер.
Он стоял у постели пациента, скрестив руки на груди. Имоджен назвала бы его позу оборонительной.
Впрочем, ей было сейчас не до главного врача. Она не сводила глаз с Коула. Слава богу, ее молитвы были услышаны. Коул был жив, он пришел в себя! Его забинтованная левая рука была зафиксирована поддерживающей повязкой. Цвет лица Коула заметно улучшился. Да, он был ранен, искалечен, изможден, но по-прежнему прекрасен!
– Вы живы благодаря сестре Причард, – заявил Лонгхерст.
– Чушь! – воскликнул Фаулер и, опустив руки по швам, сжал кулаки.
– Она поставила вам правильный диагноз, – не обращая внимания на главного врача, продолжал Лонгхерст. – Мы все считали, что вы больны тифом. А сестра Причард спорила с нами. Она боролась за вашу жизнь, милорд. И одержала победу!
Тренвит медленно повернул голову в сторону Имоджен и бросил на нее пристальный взгляд, от которого у нее кровь застыла в жилах.
– Вы говорите о ней?
Во взгляде герцога читалась не благодарность, а осуждение. Лонгхерст, напротив, смотрел на Имоджен с несвойственной ему теплотой.
– Эта девушка заслуживает похвалы, – заявил молодой врач.
В палате воцарилась гробовая тишина. Пауза затягивалась, все чувствовали себя неловко, но не прерывали молчания.
Решив, что ее сложно узнать в медицинской форме, Имоджен поправила колпак на голове, под который были аккуратно убраны волосы, и выступила вперед, пытаясь снова обратить на себя внимание Тренвита.
– Если чай вам не по душе, я могу принести…
– Мне от вас ничего не надо, – перебил ее Тренвит. Он даже не смотрел на Имоджен. – Я не люблю чай. Я пью кофе.
Уязвленная Имоджен отошла подальше от кровати. Она не ожидала от пациента, за которым ухаживала, не щадя себя, такой недоброжелательности.
– Мы не рекомендуем кофе недавно прооперированным пациентам, – сказал Лонгхерст. – Возможно, со временем…
– Где мой человек? – не дослушав его, спросил Тренвит и окинул холодным взглядом всех присутствующих.
Всех, кроме Имоджен.
– Кого вы имеете в виду? – спросил Фаулер.
– Шона О’Мару, моего камердинера, он вернулся из… – Герцог осекся, на мгновение растерявшись, но потом как будто что-то вспомнил и спросил упавшим голосом: – Он жив?
– Мы пошлем за ним, ваша светлость, – поклонившись, произнес Лонгхерст. – Он теперь работает в Скотленд-Ярде под руководством сэра Карлтона Морли. А пока позвольте медсестре Причард дать вам настойку опиатов. От боли в запястье.
Губы Тренвита сложились в усмешку.
– Скажите этой девице, чтобы не подходила ко мне! И вы, костоправы, держитесь от меня подальше!
– Прошу прощения? – промолвил Лонгхерст таким грозным тоном, как будто прощения не просил, а категорически требовал.
– Я не позволю пичкать себя наркотиками теперь, когда я наконец избавился от тумана в голове.
Герцог и Лонгхерст скрестили взгляды, как шпаги.
– Но ваша рука! – не удержавшись, возразила Имоджен. – Боль будет невыносимой после того, как лекарство, которое мы дали вам утром, перестанет действовать. Разве вы не хотите предотвратить ее?
Герцог смерил медсестру презрительным взглядом.
– Думаете, я боюсь боли?
На теле Тренвита было множество ран, шрамов и рубцов. Конечно же, человек, прошедший через пытки, через тяжелые физические и моральные испытания, был закален и не боялся боли.
– Нет, ваша светлость, я так не думаю, но, может быть, вы примете хотя бы…
– Вы сделали для меня достаточно. А теперь уходите.
Лонгхерст шагнул к Имоджен с таким видом, как будто хотел защитить ее от несправедливых нападок. Его брови были сдвинуты на переносице и придавали лицу выражение решимости.
– Ваша светлость, послушайте…
– Еще один… Вон, я сказал!
Чашка, которую Уильям оставил на стоявшем на постели у правой руки герцога подносе, полетела в Имоджен и разбилась о стену у нее над головой. Теплые капли чая брызнули ей в лицо.
– Пришлите ко мне О’Мару! – взревел Тренвит и в ярости перевернул поднос.
Молли взвизгнула и выбежала в коридор.
Лонгхерст и Уильям бросились к кровати, чтобы усмирить разъяренного герцога. Фаулер схватил потерявшую дар речи Имоджен за локоть и вывел в коридор.
– Собирайте свои вещи, мисс Причард, вы больше не работаете в королевской больнице Святой Маргариты, – прошипел он.
Ошеломленная Имоджен не сразу поняла, что сказал главный врач, однако смысл его слов через некоторое время все же дошел до ее сознания, и она не на шутку испугалась.
– Но… но что я сделала? За что вы меня увольняете? – пролепетала девушка.
– Я увольняю вас за грубое нарушение субординации.
Его голос напоминал шипение гадюки.
– Вы хотите сказать, что я неправильно поступила, настояв на операции?
– Вам было велено заниматься своими делами и не совать нос туда, куда не следует! Но вы не послушались и стали действовать у меня за спиной! Вы пошли к доктору Лонгхерсту и уговорили его сделать герцогу операцию без моего ведома.
– Но герцог выжил благодаря этой операции! – возмутилась Имоджен.
– В данном случае это не имеет никакого значения. А что если в следующий раз у нас умрет какой-нибудь пациент из-за того, что вам снова взбредет в голову ставить диагнозы и назначать лечение? У вас раздутое самомнение, сестра, вы считаете, что знаете больше лечащих врачей! Лондонское медицинское сообщество и без того заражено людьми, творящими произвол. Я не позволю, чтобы в моей больнице работали черные ангелы смерти!
Фаулер намекал на медсестер, которые подчас делали неизлечимо больным пациентам смертельные инъекции или умертвляли их другими способами. Одни называли таких сестер ангелами, а другие – убийцами.
Однако какое отношение имела к ним Имоджен? Фаулер явно передергивал, пытаясь обвинить ее во всех смертных грехах.
