Борясь со своими страхами, Имоджен вцепилась в высокую спинку стула с такой силой, что у нее побелели костяшки пальцев.
– Выкладывай свои новости, – сказала она.
– Тот самый герцог с искалеченной рукой… ну, вы знаете, о ком я говорю, вчера снова приходил в мое заведение и спрашивал о вас.
Имоджен не сразу ответила. И Джереми, воспользовавшись паузой, дожевал и проглотил рахат-лукум. Имоджен молча наблюдала за его подергивающимся кадыком.
– Спрашивал обо мне? – наконец нашла она в себе силы переспросить.
– Ну да, о вас… то есть о Джинни.
Джереми снял шляпу и проверил, не помята ли тулья. Его волосы цвета соломы торчали в разные стороны, несмотря на то, что парень их напомадил.
– Не беспокойтесь, миледи, я заявил ему: «Мне безразлично, какой у вас титул, я вам ничего не скажу».
– Так и сказал?
– Ну, не совсем так, может быть, другими словами. – Джереми простодушно ухмыльнулся, обнажив золотой зуб, который был такого же тона, что его очаровательные веснушки. – Но я дал ему ясно понять, что ничего не помню и не вспомню, сколько бы раз он ни спрашивал меня об одном и том же.
– Спасибо, Джереми.
Имоджен опустилась в уютное мягкое кресло, обитое бархатом.
– Не за что, ваша светлость. – Ободряюще подмигнув Имоджен, он снова надел шляпу. – Простите за откровенность, но я не понимаю, что этому старому калеке нужно от вас.
– Не нужно называть меня «ваша светлость», Джереми, – уже не в первый раз попросила его Имоджен. – Мы же были друзьями до того, как…
Она осеклась. Ей не хотелось говорить о Тренвите и думать о причинах, заставивших его искать Джинни после стольких лет разлуки.
– От остальных девушек, когда-то работавших в заведении, нет никаких известий, – сообщил Джереми. – Думаю, что они не представляют для вас опасности.
Девушки, работавшие вместе с Имоджен в «Голой киске», получили годовое жалованье за то, чтобы не задавали лишних вопросов и больше никогда не попадались Имоджен на глаза. Они были довольны щедрым вознаграждением и не досаждали ей.
– Остался один Бартон, – заметил Джереми.
– Никто не видел его с той ужасной ночи, когда он убил Флору, – промолвила Имоджен, содрогаясь при воспоминании о том, что ей пришлось пережить.
Имоджен винила себя в том, что произошло с Флорой Латимер. Когда Имоджен убежала с места событий, Джереми погнался за ней. Однако он потерял ее в тумане в нескольких кварталах от улицы Сент-Джеймс. Вернувшись в «Голую киску», Джереми обнаружил, что Бартон исчез. Видимо, он был ранен не так сильно, как это со страху показалось Имоджен. Бедняжку Флору Латимер, миловидную блондинку, занимавшуюся проституцией, нашли неподалеку от «Голой киски» в темном переулке с перерезанным горлом. Она была связана, изнасилована в извращенной форме и лежала лицом вниз в луже собственной крови.
Все решили, что это сделал Бартон. Имоджен жалела, что не убила его. Он выместил злость на беззащитной Флоре.
Да, Бартон исчез, но он мог в любую минуту появиться и испортить Имоджен жизнь.
– Ваша светлость, вы меня слышите? – Голос Джереми вывел ее из задумчивости.
Она вздрогнула и растерянно взглянула на друга.
– Извини, Джереми, что ты сказал?
– Я знаю, что это не мое дело, но все же хочу кое о чем вас спросить. Почему вы так боитесь Тренвита? Он угрожал вам? Может быть, я могу чем-то помочь? Скажите только слово, и я…
– Нет, нет, – быстро произнесла Имоджен. – Все дело в том, что после того как я вышла замуж за графа и стала графиней, я почувствовала необходимость скрывать от окружающих свою прошлую жизнь.
Она пыталась выражаться деликатно, чтобы не обидеть Джереми, который был частью ее прошлой жизни.
– О, я все понимаю, миледи. Говорят, что вся эта знать более лицемерна и безжалостна, чем викарии, веселящиеся в публичном доме в субботу вечером.
– Точное сравнение, – смеясь, согласилась Имоджен.
Некоторые высказывания Джереми били не в бровь, а в глаз. Имоджен подозревала, что он кого-то цитирует, но не знала, кого именно.
– Но к вам оно не относится.
Мягкий взгляд его карих глаз напоминал о бесхитростных обитателях лесных чащоб. Сердце Имоджен таяло, когда она смотрела на Джереми.
– Ты чрезвычайно добр ко мне, – сказала она, вставая. Подойдя к Джереми, она поцеловала его по-дружески в щеку, и молодой человек зарделся. – Ты настоящий друг.
– И всегда буду им, Джинни, – смущенно промолвил парень, уставившись в пол.
– Зови меня Имоджен, – попросила она. – Это мое настоящее имя.
Он посмотрел на нее так, словно она вручила ему дорогой подарок, а ему нечего было дать взамен.
Смущенная его юношеским обожанием, Имоджен повернулась и отошла в сторону.
– Что я могу сделать для тебя? – спросила она. – Как идут дела в заведении?
Она не хотела обидеть его, поэтому не предлагала деньги. Но если бы Джереми оказался в нужде, непременно помогла бы ему.
Джереми, казалось, собирался что-то сказать, но замешкался, а потом передумал.
– Все в порядке, миледи. Не смею больше задерживать вас, возвращайтесь к гостям.
– Ну, хорошо… – промолвила Имоджен. Ей было трудно общаться со старым знакомым, с которым она, возможно, больше никогда не увидится. Она не знала, что ей сказать на прощание. – Ты представить себе не можешь, как я ценю то, что ты пришел сюда. Я велю Чиверу дать тебе целую коробку рахат-лукума. Прошу, заезжай, двери моего дома открыты для тебя.
– Может быть, заеду как-нибудь, – уклончиво ответил Джереми.
Он снова сверкнул золотым зубом и направился к двери. Когда Джереми вышел, Имоджен вспомнила о гостях. Ей нужно было вернуться к ним.
И в то же время Имоджен необходимо было подумать о Коуле. Джереми ранее говорил, что Коул наведывался в «Голую киску» и расспрашивал о Джинни еще до своей поездки в Америку.
И вот Коул вернулся в Англию, и как оказалось, до сих пор не забыл ее. Имоджен не знала, радоваться ей этому или ужасаться.
Зачем он разыскивал ее? На этот вопрос было несколько ответов. Возможно, он с тоской и нежностью вспоминал ту единственную ночь, которую они провели вместе, и хотел ее повторить. Быть может, Коул намеревался предложить ей содержание и сделать ее своей любовницей. При прежних обстоятельствах Имоджен всерьез рассмотрела бы такое предложение и, возможно, даже приняла бы его. Положение любовницы герцога дало бы ей финансовую стабильность и возможность помогать семье. Его внимание льстило бы ее женскому самолюбию. При этом ее репутация, конечно же, пострадала бы, но Имоджен готова была пожертвовать ею, если бы их связь с герцогом была долгой и прочной.
