Морли кивнул, делая пометки в блокноте.
– Значит, вы сидели одна в саду до приезда сестры? – уточнил он.
Графиня ничего не ответила, вдруг побледнев. Молчание стало тяжелым, напряженным.
– Леди Анструтер, – прервал его старший инспектор, – ответьте на мой вопрос, это очень важно. Вы видели кого-нибудь ночью в саду?
Вскинув голову, графиня бросила взгляд на высившийся за оградой величественный особняк.
– Колина Толмеджа, – ответила она дрожащим голосом.
– Герцога Тренвита?
Коул сделал над собой неимоверное усилие, чтобы немного успокоиться. Ему хотелось швырнуть бумаги в камин, где пылало пламя, и послать руководство Министерства внутренних дел куда подальше. Даже будучи калекой, он был способен лучше выполнять сложные задания, чем многие оперативные сотрудники. А его низвели до положения секретаря, заставили копаться в документах!
Да, он был секретарем с высоким титулом, секретарем, наделенным властью и влиянием, но все же Коул предпочел бы оперативную, а не кабинетную работу.
Он не привык перебирать бумаги и анализировать документы. Коул был человеком действия, способным быстро принимать решения и переходить от слов к делу.
Ему было трудно сосредоточиться на делопроизводстве. Тем более что работать с бумагами ему мешало вожделение. Оно еще не утихло после памятной ночи в саду леди Анструтер. Хорошо было бы сейчас позвать Арджента и побоксировать с ним, чтобы снять напряжение, избавиться от приступа агрессии. Сосед был единственным человеком, который не принимал в расчет увечье Коула. Из него вышел хороший спарринг-партнер.
Коул старался больше тренироваться, зная, что ему необходимо быть сильным, быстрым, жестким.
В мире, где слабые становились жертвами, надо было научиться превращать свои недостатки в достоинства, дефекты в преимущества, иначе тебя могли уничтожить.
Коул больше не стремился к счастью. Он познал его три года назад, и воспоминание о нем долго преследовало его. И вот прошлой ночью новые тревожные чувства заслонили мысли о Джинни.
Как долго он тосковал о ней! Однако теперь ее образ был почти вытеснен из его сознания образом другой женщины, яркой вызывающей идеалистки леди Анструтер, Имоджен.
Чего только не делал Коул с ней в своем воображении! Почему черты лица Джинни не сохранились в его памяти, а вот лицо Имоджен врезалось в нее так четко, что постоянно всплывало перед его мысленным взором?
Он не мог забыть, выкинуть из головы встречу с неустрашимой графиней. Ее дерзкое поведение поразило Коула до глубины души. И дело было не только в том, что она поцеловала его. Сделав это, графиня как будто добилась от него ответа на важные для себя вопросы. Она испытующе разглядывала его лицо в призрачном лунном свете, словно чего-то ожидала от Коула. Но чего она хотела?
Коул ловил себя на мысли, что его неудержимо тянуло раскрыть перед ней душу, рассказать о себе, своих желаниях и стремлениях. О том, что он то загорался, то гас. Он мог вспыхнуть на мгновение, но тут же снова остыть. Коул хотел признаться графине в том, что ненавидел весь мир, а больше всего – самого себя. Что он умел выживать, но так и не научился просто жить.
Коул хотел рассказать ей о том, чего боялся больше всего на свете. А боялся он остаться тенью человека, который так и не научился жить и потому покончил с собой.
Он не ждал никакого чуда, не стремился к новым победам, ему нечего было защищать, не с кем бороться, некого любить…
Его ночи были слишком темными и наполненными воспоминаниями, причинявшими ему страдания. А дни были слишком яркими и слишком шумными. Любая мелочь могла причинить ему боль. Коул был обречен вечно тосковать по недостижимому, символом которого стала для него Джинни, девушка без лица.
Обо всем этом Коул хотел поведать леди Анструтер, признаться ей в собственной слабости. Потому что слабость не была чужда графине. Она была нежной хрупкой женщиной.
Коул чувствовал это, когда прикасался к ней. Она разбудила в нем то, что долгие годы дремало в душе, лежало мертвым грузом. Она всколыхнула в нем то, что казалось ему уже утраченным. Инстинкт защитника.
В мире, где люди были предсказуемы и примитивны, где по лицам можно было все прочесть, такая женщина, как леди Анструтер, была редким бриллиантом. Она представляла собой для него загадку, как человек, сколотивший целое состояние и раздавший его нищим в назидание окружающим. Графиня как будто ждала, что все последуют ее примеру, бросятся спасать обездоленных.
Но все прекрасно знали, что альтруизм – пустое понятие. И только леди Анструтер свято верила в него. Она была редким загадочным существом, как древний Сфинкс. Коул весь вечер отговаривал ее заниматься благотворительностью, приводил массу доводов, однако графиня не сдалась.
Впрочем, главный довод Коул не назвал. А он заключался в том, что заниматься благотворительностью было рискованно и небезопасно.
Леди Анструтер была добра и терпелива, однако Коулу удалось вывести ее из себя. О, у него это всегда хорошо получалось! И тогда она превратилась в дерзкое, невероятно чувственное существо.
Коул и не предполагал, что сохранил свой талант возмутителя спокойствия. В молодости он частенько пользовался им, а после пережитых тяжелых испытаний стал вспыльчивым и желчным.
Он пытался утолить свою боль от внутренней ноющей пустоты, бросаясь в океан удовольствий, разгула, но чем больше он старался заглушить в себе страдания, тем острее они становились, а зияющая пустота в душе разрасталась, как пропасть.
Коул подошел к буфету и потянулся за графином с виски. В последние дни он часто прикладывался к спиртному.
Через открытое окно из сада леди Анструтер донесся знакомый голос Арджента.
«Какого дьявола он там делает?» – подумал Коул. Охваченный любопытством, герцог посмотрел вниз и увидел у фонтана не только широкую спину Арджента, но и еще одного человека. Это был сэр Карлтон Морли, посвященный королевой в рыцари-бакалавры, меткий стрелок. С ним Коул познакомился лет десять назад, но их знакомство носило шапочный характер. Если память не изменяла Коулу, сейчас Морли был старшим инспектором в Скотленд-Ярде. Неужели он участвовал в благотворительных проектах леди Анструтер? Не похоже на него… Насколько знал Коул, Морли всегда был приверженцем традиционных ценностей и новомодные проекты его не прельщали. Человек суровой дисциплины, уважавший армейские законы, Морли мог попасть в игольное ушко, стреляя с пятидесяти шагов. Коула всегда удивляло, что Морли стал слугой правопорядка, ведь инспекторы не носили оружия.
Морли отошел в сторону, переместившись ближе к фонтану, и взору Коула открылась страшная картина. У него бешено забилось сердце. Утреннее солнце ярко освещало лежавшую на лужайке среди полевых цветов женщину в роскошном плате. Ее юбка была задрана до колен, светлые золотистые волосы рассыпались по траве.
