Мне все это не нравилось. Парень обошел «Хонду», зло хлопнул дверью. Закурил, сел на капот. Не отрываясь, разглядывал нас. Изредка плевал на асфальт.
– Вот и отлично! – Я включил поворотник. – Как раз по дороге.
Минут пять ехали молча, потом Тиффани, подавшись вперед, сказала:
– Мне домой нельзя. Скип знает, где я живу…
– Это тот, что ли? – спросила моя жена. – Он тоже местный?
– Нет, он из Аризоны. – Девчонка шмыгнула носом. – Я думала, он нормальный парень, а он полный псих.
Она снова шмыгнула. Мэлори протянула ей бумажный платок.
– Мы тебя отвезем к себе! – объявила Мэлори. – Правда, Игорь?
Я промолчал. Тиффани громко высморкалась.
– А где вы живете?
– Рядом. Сразу за дерев… за Коринфом. Где река, знаешь? Сахарная мельница.
– А-а! Это там, где была ското…
– Тиффани, – быстро перебил я, – а может, тебе лучше к каким-нибудь родственникам? Какая-нибудь родня поблизости есть?
– Тетя Элизабет в Бостоне живет.
До Бостона я не собирался пилить. Три часа. Но ведь должны быть автобусы, поезда.
– Давай позвоним тете? Номер помнишь?
– Да. Но у меня нет телефона.
– Господи! – засмеялся я. – Неужели я наконец встретил в Америке человека без чертова айфона?!
– Здесь сигнал хреновый, по всему штату. Только в Берлингтоне и Миделберри нормально.
Я вынул телефон, сигнал и вправду был хреноват.
– Звони! – Я протянул телефон через плечо. Поймал ее взгляд в зеркале. Тиффани улыбнулась мне, сжав в кулаке белый комок салфетки, быстрым пальцем набрала номер. Приложила телефон к уху. Сквозь платье просвечивала голая грудь с острыми козьими сосками.
Мэлори слегка надулась, не по существу, скорее, по форме. То, что я перехватил инициативу и бесцеремонно угробил ее гостеприимное предложение. Тетя оказалась дома. Она была рада принять племянницу.
– Но у меня нет денег… – Тиффани вернула мне телефон.
– Разберемся, – кивнул я, телефон был теплый и влажный. – Из Миделберри автобус идет в Бостон?
– Да, каждый час. От колледжа.
5
Мы остановились за три дома, Тиффани попросила ближе не подъезжать.
– Отчим уже бухой, наверное. Я мигом, только вещи соберу.
Жила Тиффани в трейлере. Я непроизвольно проводил взглядом ее ловкую фигуру – крепкие икры, ладная попка в крошечном треугольнике трусов.
– Не стыдно? У тебя могла быть такая дочь! – ехидно заметила Мэлори.
– Не дай бог! – я перекрестился с шутливым испугом.
Над дверью трейлера линялой тряпкой болтался звездно-полосатый флаг. На вытоптанном пятачке перед входом стояли два пластиковых стула в растерянных позах, мятый жестяной бак был доверху набит мусором, рядом желтели пустые коробки из-под «Миллера». Пестрел мелкий сор, обертки. На плоской крыше торчала спутниковая антенна, рядом жирная ворона что-то громко долбила клювом, время от времени очень по-человечески оглядывалась через плечо. И снова принималась долбить.
Солнце садилось, тени посинели и вытянулись поперек дороги, у круживших над нами скворцов крылья вспыхивали ртутным светом, словно слюдяные. Небо выбелилось, голубой цвет исчез, сменился молочным. В дальних горах, фиолетовых и мрачных, что-то угрюмо клубилось, не то туман, не то дым.
Тиффани переоделась: тугие джинсы, узкий белый свитер, волосы стянула в жидкий хвост. Соски торчали по-прежнему. Плюхнула розовую дорожную сумку на заднее сиденье. По ремню сумки сияли крупные фальшивые рубины.
Выехав из деревни, я прибавил скорость. Солнце, большое и красное, катилось справа, проворно ныряло за холмы и тут же выскакивало снова. Ветер ревел, спидометр дополз до девяноста. Мэлори съехала вниз, выставив белые коленки. Тиффани что-то прокричала, я не расслышал.
– Что? – крикнул я назад.
– Балдежная тачка, мистер! – заорала она мне прямо в ухо.
От нее пахло немытым детским телом, сигаретами и мятной резинкой.
– Может, крышу поднять? – крикнула мне Мэлори. – Холодно…
Пришлось остановиться и поднять крышу.
– Супер… – Тиффани зачарованно следила за механическим превращением. – Не-е, ну это во-о-обще…
Поехали дальше. В салоне стало неожиданно тихо, я включил радио, потыкал по станциям. Прием был скверный, везде трещало, единственно чистая станция играла занудное кантри. Некто хрипатый пел про семь лет сплошных несчастий и разбитую любовь. В припеве просил похоронить его в Восточном Кентукки на холме с видом на железную дорогу. До Миделберри оставалось тридцать три мили.
– А вы ее видели? – неожиданно спросила Тиффани. – Старуху?
– Какую? – Мэлори повернулась к ней. – Какую старуху?
– Ну Хэндерсон!
– О чем речь? – спросил я Мэлори.
Мэлори пожала плечами.
– Ну вы даете! Вообще! – Тиффани просунула беличью физиономию между нами. – Артистку! Хэндерсон.
– Где, когда и почему мы должны были видеть артистку Хэндерсон? – строго спросил я.
– Во дают! – Тиффани в изнеможении выдохнула, откинулась назад. – Призрак!
– У нас? – догадалась Мэлори. – В доме? Призрак?
– Ну да! Она ж там удавилась. В сарае. Сперва ее муж убился на самолете, а после сын утонул. Она стала бухать дико. А после – удавилась.
Я включил фары. Пейзаж сразу стал плоским, как декорация – черные горы, фиолетовое небо. Одна звезда.
– Да… – сказала Мэлори. – Точно… Я нашла вырезки из газет, на втором этаже. В столе. Она на Бродвее пела, эта Хэндриксон. В «Золотой долине» и «Влюбленном матадоре». Сын отдыхал на Гавайях, они там с друзьями взяли яхту. У них что-то случилось, то ли драка, то ли пожар… Короче, его так и не смогли найти. Тело.
– Ты не выкинула? Газеты? – спросил я, подумав о своем забуксовавшем сценарии. – Я хочу посмотреть. Может, какой-нибудь нюанс…
Автобус отходил через двадцать минут. Я купил билет, вернулся. Девчонка что-то оживленно рассказывала моей жене. Я распахнул дверь, она тут же замолчала. Я протянул билет, достал из бумажника сотню. Тиффани без кривлянья взяла деньги, кивнула. Сказала «угу».
– На здоровье, – ответил я.
Мэлори села за руль. Я отодвинул кресло до упора, потянулся.
– Жрать хочу смертельно! – сказал я. – Кусок жареного мяса с картошкой!
Мэлори не ответила, молча объехала вокруг мрачного памятника – некто грозный, вроде солдата с ружьем. Свернула на Седьмое шоссе.
– Ты что? – Я тронул ее щеку.
Она зло помотала головой. Резко добавила газ. Прикусив губу, подалась вперед, словно шла на таран. Я пожал плечами, отвернулся. За окном неслась чернота, иногда вдали светились окна одиноких ферм. Редкие огни по холмам вполне могли сойти за звезды, а звезд высыпало какое-то угрожающее количество.
