— Ну, чего теперь сделаете? — подначивал Рогачев, — чего же, псы, не стреляете? Ну-ка, убейте меня.
— Еще успеется, — огрызнулся Лазарь. — Отпусти девку, со мною воюй.
Дарьюшка извивалась в руках Николая змеей, но тот крепко держал ее за волосы. Было видно, что его забавляла и пьянила эта борьба. Вдруг он дернул за ворот рубахи девушки, разорвал ткань, обнажив у Дарьюшки обе груди. На лице Рогачева играла блудливая усмешка.
— Хороша, Лазорька, девка у тебя! — орал он в сторону сарая. — На-ка, полюбуйся напоследок.
— Только тронь ее, паскуда, — прокричал Лазарь.
— А я ее уже трогаю. На, гляди, — при этих словах Рогачев сграбастал грудь Дарьюшки всей пятерней. Девушка зарыдала.
— Не бойся, стреляй, — заклинала она Лазаря, — убей его!
А Лазарь не мог даже пошевелиться. Его зрачки разъедал дым, по лицу текли слезы бессилия. Он уже был готов выйти и сдаться, чтобы прекратить эту муку, но Евхим Буянов привел его в чувство.
Он ударил Лазаря кулаком в спину и заорал:
— Кончай жалиться! Сгорим сейчас!
Лазарь вмиг отрезвился. Он еще раз глянул на Рогачева и Дарьюшку. Потом тщательно прицелился и выстрелил из нагана им под ноги. Пуля взрыла землю в пяти вершках от сапога Рогачева. Но и этого хватило. Как и ожидал Лазарь, Николай струхнул и увел Дарьюшку за ближайшее дерево, еще продолжая что-то оттуда орать.
Лазарь заметался по стенам сарая, прилипая глазами к щелям меж досок с разных сторон. Если справа и слева еще что-то можно было разглядеть, то позади сарая — там, где двор Дарьюшки примыкал ко двору казака Батищева, — все утонуло в дыму. И тут Лазарь придумал.
— Проскочим по дыму через Батищевых, а там — к речке и в лес, — прокричал он Евхиму, который выцеливал кого-то сквозь дырку в стене.
— Делай лаз, у меня глаза не видят уж ничего, — захрипел тот в ответ.
Лазарь несколько раз выстрелил в одну из досок. Потом саданул сапогом по треснувшему дереву. Соседнюю доску выломал руками. Лаз получился узким. Но протиснуться было можно.
— Евхим, готово!
— Полезай, я щас, — сказав это, Евхим начал палить из нагана по врагам, укрывшимся за телегами. Стрелял для острастки — чтобы перед бегством шороху навести и выиграть время: сразу-то после такой пальбы коммуняки к сараю не сунутся, малость будут пережидать.
«Пошла прочь!» — крикнул Лазарь что есть силы, отгоняя смерть, и, обдирая кожу на спине, полез в выломанное отверстие.
Снаружи был один дым. Лазарь бежал вслепую. Наткнулся на забор Батищевых — на ощупь перелез через него. Густой дым был хорош еще тем, что даже если в соседнем дворе сидели чекисты, они наверняка ушли отсюда, едва на них понесло это едкое облако.
Лазарь бежал через огород. Слева слышался гул голосов — должно быть, толпа станичников пришла поглазеть на осаду сарая. Лазарь припомнил расположение построек во дворе у Батищевых. За конюшней был склад сена, дальше — баз для овец. Потом двор кончался, начинался самый опасный участок — луг, на котором в прежние годы пасли станичных коров. Если он задымлен, наверняка удастся незамеченным пробежать вниз к реке, за которой — спасительный лес. Если же дым по лугу разметало ветром, — бегущий человек на открытом поле будет легкой мишенью.
Лазарь уперся в конюшню. Стал забирать вправо. Дым рассеивался. Вся его гуща теперь осталась у Лазаря позади. Когда перепрыгивал через последний плетень, случилось то, чего он больше всего опасался. Откуда-то справа раздался истошный вопль: «Вон он!». И почти сразу же грохнул выстрел. Потом другой. Третий… Пуля вжикнула над головой. На бегу Лазарь обернулся и наугад, на крик, дважды выстрелил в ответ.
Теперь ему нужно было, наоборот, забирать влево — туда, где лежало на траве дымное облако. Спасительная завеса стлалась куда надо — к речке, и была высотой в два человеческих роста. Но чтобы спрятаться в ней, предстояло пробежать саженей тридцать.
Сзади уже вовсю гремели выстрелы.
Лазарь, низко пригибаясь к траве, побежал короткими, заячьими зигзагами. «Должно быть, так же петлял отец, пытаясь обмануть смерть в Игрищах», — мелькнуло в мозгу.
«Живой, живой», — будто заклинание повторял Лазарь про себя на бегу.
— Живо-о-ой! — крикнул он уже во все горло, влетая в дымное облако. Теперь Лазарь мчался со всех ног вниз по лугу к Медведице. Задыхался от бега, дыма и счастья. «Живой, живой!» — каждый вдох отзывался внутри него этим словом и заглушал боль в груди. Выстрелов сзади больше не было слышно. Возле самой реки дым вновь рассеялся, но это было уже неопасно — здесь, в низине, с окраины станицы его невозможно заметить. Лазарь почти с детским восторгом сиганул рыбкой в воду с невысокого берега. Переплыл реку в несколько гребков. Отбежал немного вглубь леса и заставил себя остановиться. Он должен был дождаться Евхима. Сколько ждать? Жив ли тот? И не потеряет ли он из-за отставшего товарища время? Ведь наверняка коммуняки бросятся за ними в погоню. Но, на его счастье, левее на реке раздался громкий всплеск. Это был Евхим.
Уходили вглубь чащи молча, то и дело оглядываясь. Бежали, не останавливаясь. И только спустя пару часов, достигнув окраины хутора Тарасова, обессиленные упали в траву.
— Аника-воин, в одном исподнем воевал, — прошептал Евхим, тыча пальцем в кальсоны Лазорьки. — А если б они в хату успели войти, из кровати б отстреливался?
И они оба, не сговариваясь, засмеялись. Сначала беззвучно. А потом уж и в голос, сотрясаясь всем телом, будто в припадке, так что было уже непонятно, смех это или плач.
В хуторе Тарасове Евхима приютила родня. А Лазарь устроился на ночлег в доме казака Петра Тарасова, что в Японскую войну служил вместе с его отцом.
Под вечер стало Лазарю худо — ноги и руки одеревенели, а лицо запылало огнем. Видать, бегая по лесу спозаранку в одних мокрых кальсонах, поймал-таки хворь. Но и отлежаться не дал ему ВРАГ.
Едва Лазарь заснул, Петр Тарасов принялся его тормошить:
— Вставай, красные хутор окружают! Мальчишка Буяновых огородами прибежал, у них обыск идет, щас здеся будут.
Когда Лазарь сползал с полатей — помутнело в глазах. Тарасов с белым от страха лицом, видя, что постоялец совсем плох, подхватил его под руки. Он приволок Лазаря к себе на задворки, зарыл в стоге сена.
Лазарь был, как и утром, голый по пояс. Жар тела усугублялся жаром прелого сена. Он сидел в стогу, будто в печке, которая все сильней раскалялась. Сухая трава не только жарила, но и колола. Каждый укол отзывался зудом по коже. Это было невыносимо. Лазарь, плохо соображая, что делает, вылез из стога, добрел до тарасовской кухни. К ней притулилась поленница, возле которой стояли козлы для распила дров. Лазарь припомнил, как еще подростком, играя в прятки, прятался в такой же трубе. Может, и сейчас получится? А что, кость у него узкая, тело гибкое. Он поставил козлы на попа. Забрался на них с поленницы, а оттуда — на крышу. Усевшись на ее краю, ногами оттолкнул козлы — они упали назад к поленнице. Никому бы и в голову не пришло, что кто-то с их помощью только что лазил на крышу.
