Рогачев подошел к лежащему на земле Каурову, заслонив ему собой солнце. И сверху вниз заглянул в глаза сломленного врага. У Каурова был безразличный, потухший, неосмысленный взгляд парнокопытного животного, еще живого, но уже почти придушенного хищником. Серега видел по телевизору, как львы или волки, прежде чем убить пойманную жертву, облизывают ее или даже играют с ней. И поймал себя на мысли, что ведет себя с Кауровым точно так же.
Геннадию не хватало воздуха. Но делать глубокие вдохи он больше не мог. Каждый из них теперь отдавался болью в ребрах. А еще после кильки и водки дико хотелось пить.
Снова оказавшись в клетке, он быстро влил в себя остатки воды из пластиковой бутылки. И теперь не знал, чем утолять жажду. Под ногами валялась другая бутылка — с мочой. Но он внутренне содрогнулся от одной только мысли об употреблении этого напитка. Пробовал высасывать влагу с воротника своей мокрой рубашки. Выжимал себе в рот с рукавов капли то ли воды, то ли собственного пота. Потом вспомнил о сырой картошке. В ней ведь тоже есть сок или жидкий крахмал. Геннадий засунул руку в задний карман джинсов и извлек оттуда оружие — крышку консервной банки. Он подобрал ее во время своей неудачной попытки к бегству. Выбираясь на другой берег реки, поскользнулся и упал возле оставленного туристами кострища и мусорной кучи. Там и валялись пустые консервные банки и срезанные с них крышки, одну из которых Геннадий схватил. Он надеялся, что крышка может ему пригодиться. И уже начала пригождаться. Он очистил ею одну из картофелин, найденных на полу. Потом разрезал ее пополам. Лизнул влажный срез. Рассек картошку еще в нескольких местах. Обсосал мокрые кусочки. Да только была ли на них влага, так и не понял. И уж точно утолить этим жажду оказалось нельзя. Стало только хуже. Защипало язык и порезанные десны. И от этого захотелось пить еще больше. До облизывания картошки во рту и в горле было просто сухо, но картофельный крахмал запустил в организме Геннадия какую-то химическую реакцию. И теперь там разгорался настоящий пожар. Слюны не было. Язык намертво прилип к горячему наждачному небу. Вскоре каждый вдох, каждый выдох уже были наполнены жаром. Не только во рту и в горле, но и в груди заполыхала топка. Пламя перекинулось в мозг — плавились, сгорали последние мысли. Огонь жажды, казалось, выжигал все внутри. Выжигал все, что до сегодняшнего дня было Кауровым. Геннадий чувствовал, что в нем происходят необратимые перемены, что он превращается в какое-то другое, огнедышащее существо…
Долго ли, коротко ли продолжалась адская мука, но и ей пришел конец. Пришел в тот момент, когда изнутри подожженный, почти потерявший рассудок Геннадий уже перестал различать: то ли машину трясет на ухабах, то ли его тело трясется в конвульсиях. Он не помнил, как его достали из клетки, как сняли наручники. Очнулся только с первым вожделенным глотком жидкости на губах. Геннадий увидел над собой большую пластиковую бутылку фруктового лимонада и усыпанное звездами черное небо. Жадно пил теплую, бурлящую в горле кислую шипучку и, как завороженный, смотрел на звезды. Прохладный ночной ветерок обдувал разгоряченное тело. Впервые за несколько суток нервного изнеможения и физических мук Геннадий подсознательно ощутил что-то хорошее. Там, в спокойном мерцании звезд, да и в самом их огромном количестве заключена была сила, которую было нельзя не почувствовать. По спине, вопреки всему, побежали мурашки надежды…
— Хватит лакать! Во присосался, — с этими словами щербатый бугай, который, оказывается, все это время и поил Геннадия лимонадом, вырвал горлышко из его губ.
— Приехали. Шагай вперед, — раздался за спиной грубый голос, и на глаза Геннадию легла тряпка, тут же стянутая в очень тугую повязку. Потом чья-то рука властно подтолкнула Каурова в спину. Он неуверенно двинулся в указанном направлении.
Жажда кончилась. Но, странное дело, огонь в его груди остался. Только теперь эта топка изрыгала не мучительный жар, а спокойное приятное тепло.
— Давно полыхает? — раздался вдруг вопрос за спиной. Пока изумленный Геннадий соображал, что ответить, за него это сделал кто-то другой.
— Второй день. Верно, молния угодила. Быстро занялось.
При слове «молния» Геннадий невзначай коснулся кармашка на джинсах. Продолговатый камушек был на месте.
Загадочный разговор прекратился. Дальше шли молча. Ноги рассекали невидимую высокую траву. Земля была рыхлой. Потом она уплотнилась, а трава исчезла. Очевидно, теперь идти приходилось по дорожной колее. Стоило сбиться с нее, под ногами опять появлялась трава, но Геннадия тут же тычком в левый или правый бок снова ставили на дорогу. Неожиданно твердая земля превратилась в песок, а путь устремился в гору. Дыхание людей вокруг участилось. Идти стало трудно, но зато темнота под повязкой на глазах слегка просветлела. Откуда-то слева наползал золотистый свет. И чем выше они поднимались, тем больше было перед глазами этого золота. Прямо как в том сне, когда Геннадия расстреляли, а дед Лазарь не дал ему раствориться в небесной красоте. Только теперь вместо золотой синевы его окружала золотая чернота…
— Красота, — раздалось у Геннадия над правым ухом.
Что за чертовщина! Его мысли и чувства опять подслушали. Происходило что-то в высшей степени странное, потустороннее. «Мы не люди. Мы ангелы», — снова вспомнились Геннадию загадочные слова главного мучителя. Разве ангелы могут быть жестокими подонками с бритыми затылками и щербатыми рожами? А если все-таки могут?
Раздался лязг отпираемого замка, и Геннадия втолкнули на деревянные ступеньки. Потом дальше — внутрь какого-то помещения. Там с его глаз сдернули повязку. Все равно было темно. Впрочем, сквозь узкое занавешенное окно в комнату проникал слабый, тот самый золотистый свет. Для фонаря слишком мутный, для луны — слишком яркий.
«Значит, и вправду что-то полыхает, — догадался Геннадий и вздохнул с облегчением: — Значит, не ангелы».
Комната, в которую его привели, была маленькая, с низким потолком, две двери, одно оконце. За дверью напротив слышалась какая-то возня.
Геннадию ударил в лицо луч фонарика. Кто-то слепил его и ничего не говорил. Геннадий щурился, отводил, прятал взгляд. Луч гонялся за ним.
— Не-а. Не спрятаться тебе, не скрыться, даже не пробуй, — подал, наконец, голос осветитель, в котором Геннадий узнал главаря.
У кого-то зазвонил мобильник.
— Вот уж не думал, что здесь берет, — удивился кто-то, чей голос показался Геннадию знакомым. — Батя звонит. Не терпится ему… Да, батя. Привезли… Ну вот, так и знал — оборвалась связь.
«Что еще за батя?» — встревожился Геннадий от новой загадки.
— Так чего, приедет он? — спросил главарь.
— Да я не понял. Сигнал пропал.
— Надо будет рации из города привезти.
— У тебя рации есть?
— Армейские. Из Южной Осетии.
— И какая у них дальность связи?
— При таком рельефе местности километров пятнадцать спокойно возьмет.
— Что ж, этого достаточно. Вези. Хотя, может, и не понадобятся они. Может, и не придется долго его тут держать.
