…Сначала Серега подумал, что увидел одного из людей Архипа. Но потом понял, что человеческий силуэт ему просто почудился. Должно быть, от нервного напряжения и еще не перебродившего в голове самогона. Он опять поймал взглядом спину кровного врага. И опять бросился в погоню. Неожиданно враг упал. Поднялся. Снова упал.
«Тебе не уйти», — твердо решил Рогачев. И любовно подумал о своем последнем патроне…
…Их разделяло теперь всего метров двадцать. Геннадий на бегу выдернул чеку. Сжал рычаг. Он знал: пока вот так держит его, взрыва не будет. «Пора… Нет… Вот теперь!.. Рано…» — выбирал момент, чтобы метнуть в Рогачева свой единственный боеприпас. И вдруг с ужасом понял, что не сделает этого. Он никогда в жизни не бросал гранату! Он не сможет соотнести силу броска с расстоянием, на которое она полетит. А если не долетит? А враг, увидев, как он замахивается, отскочит, заляжет, спасется — ведь граната не сразу взрывается… И что тогда? Конец. Он останется безоружным.
Пальцы Геннадия будто закаменели, давя на рычаг гранаты. Он вдруг осознал, что есть только один верный способ убить Рогачева. Взорвать себя вместе с ним! И чем быстрее сокращалось расстояние между ними, тем ближе и неотвратимее был именно этот финал.
«Дедушка, дай мне силы!» — взмолился Геннадий, задрав голову к плачущим небесам…
…Серега настигал врага с каждым шагом. Их разделяли метров пятнадцать — не больше. Голова раскалилась, разболелась от ненависти. «Пулю — в затылок. В глаз. Лучше в лоб», — уже прикидывал он, как поставит финальную точку. Приближался какой-то решающий миг его жизни. Внезапно Серегу ошеломила догадка: «Это все клад! Не надо было его искать. Все обрушилось, как только мы воткнули в землю лопаты. И дед с братом в двадцать девятом году тоже погибли из-за него. Погибли, потому что клад откопали! А штамп двадцать девятого года на ящике — вовсе не штамп, а подсказка, послание о том, как все было…». Что же делать теперь? Клада нет. Обратно в землю его не зароешь! У Сереги помутилось в голове от отчаяния. Неужели нет выхода? Есть!!! Чтобы вернуться назад и спасти то, что еще можно спасти, нужна крупная ставка. Нужна жертва — искупительная, последняя, самая важная.
Кровь закипала, адреналин захлестывал и душил. Его горький запах забивался в ноздри, его сладкий вкус прилипал к языку. Его было столько, как никогда в жизни. Больше, чем в момент убийства Ереванского или перед несостоявшимся сексом с Полиной. Больше, чем во время схватки с Арго. Потому что в этот раз все было поставлено на карту. Кауров был теперь для него всем. Все цели, мишени, мечты сошлись в одну точку на спине убегающего врага. «Он — не он, я — не я, — догадался Серега. — Это то, от чего всю жизнь мучился батя и о чем мечтал — кинуться в погоню за Лазарем, догнать, застрелить, отомстить. И положить конец этим мучениям». Теперь он точно знал, что должен выстрелить врагу между лопаток, а еще лучше — загнать туда осиновый кол.
«Если я не убью его, Лазарь победит. Он воскреснет», — понял Серега…
…Начались неглубокие лужи. Каждый шаг теперь отзывался брызгами. Ноги скользили. Приближалась развязка.
Геннадий оглянулся и увидел полное решимости лицо врага. Между ними было уже метров десять. «Полина, не уходи!» — пронеслось в мозгу. И ноги его опять подкосились. Чтобы не упасть, выставил вперед руки. Пробороздил метра полтора на карачках. Снова оглянулся: его настигала неумолимая, похожая на оскал улыбка врага. При виде ее губы Геннадия сложились в ответной улыбке. А пальцы сами разжались, отпуская гранату на волю.
Он вскочил и побежал дальше, а его последняя надежда осталась лежать в луже, неслышно отсчитывая секунды. У Геннадия в мозгу тоже начался отсчет. «Раз, два, три…» На счет «семь» он резко остановился и обернулся. Рогачев настигал его. Выставив перед собой пистолет, он не бежал, а летел, будто на крыльях с перекошенным от ненависти лицом. И в следующую секунду врезался в Геннадия вместе с волной горячего ветра, вместе с грохотом взрыва и свистом летящих осколков. Удар был сильный, но Геннадий чудом устоял на ногах. А потом кто-то выключил звук…
Больше не было ни разрывов грома, ни шума дождя. В неестественной тишине враг висел на нем, обняв двумя руками за шею. Потом начал медленно сползать вниз. Из его спины струились красные ручейки. В нее попали осколки гранаты. Геннадий понял: если бы не спина Рогачева, все эти осколки достались бы ему.
Глаза врага уплывали куда-то. В них застыл неизвестный вопрос, но адресован он был не Геннадию. Рогачев смотрел мимо него. Будто увидел кого-то за его левым плечом на берегу речки. Геннадий оглянулся, но там никого не было…
…Серега не понял, как это случилось. Он выставил вперед пистолет. Он уже хотел вонзить пулю в спину Каурову. Но в этот момент у него за спиной выросли крылья и очень быстро понесли его на врага. Он почувствовал себя настоящим ангелом мести.
…И вдруг увидел старика. В длинной накидке а, может, в плаще, старик стоял на берегу Медведицы, скрестив на груди руки. Он был сутул и напомнил лицом карандашный портрет Лазаря Черного. У него не было никакого оружия, но он смотрел на Серегу так, будто целился из невидимого ствола. Рогачев понял: сейчас раздастся неслышимый выстрел, и попытался взмыть вверх. Но крылья его больше не слушались. Только спине стало щекотно от этих бесполезных усилий.
…А потом на него навалилась усталость. Он так много нервов и сил потратил в последние часы, дни и годы, что заслужил минуту тишины и покоя. Только одну минуту. Просто присесть на траву, чуть перевести дух и лететь дальше…
…Враг оседал на траву очень медленно, нехотя. Наверное, по сантиметру в минуту. Геннадий почему-то подумал, что с каждым этим сантиметром он что-то безвозвратно теряет. Может, вместе с Рогачевым с него сползала его прежняя, такая ненастоящая, глупая жизнь? Да и была ли она, эта жизнь?
Наконец, враг опустился перед ним на колени, беспомощно уткнувшись ему лицом в живот. Руки Рогачева упали вниз и повисли плетьми. На его левом плече Геннадий увидел имя «Лена», выведенное по-детски коряво, зарубцованное мелкими шрамами. Оно было похоже на слово из неоконченной предсмертной записки. Нательный крест с груди Рогачева сбился на спину, а в считаных сантиметрах от указательного пальца правой руки на земле лежал пистолет. Но на то, чтобы преодолеть эти сантиметры, у врага уже не было жизни…
Геннадий положил ладонь на бритый затылок Рогачева и с наслаждением всей грудью вдохнул запах гари.
Дождь слабел. Где-то далеко над степью уже брезжило солнце. Степь больше не пугала, а манила его. И еще захотелось снова, уже свободным, заглянуть в погреб, где он совсем недавно ждал приближения смерти. Но Геннадий подавил в себе эти соблазны. Он почти заботливо положил на траву Рогачева. Подобрал пистолет. И побрел в сторону леса, радуясь одной только мысли, что когда-то среди этих деревьев, быть может, прятался его дед…
…Он проснулся на вершине кургана. До тех пор, пока не вышел к нему, долго бродил по лесу. Он сразу узнал этот потертый временем камень, возле которого зимой ждал открытия магазина. И как только присел к камню, тотчас заснул. А когда пробудился, уже вечерело. Первое, что бросилось в глаза, — мокрый блеск куполов церкви, однажды укрывшей его от собственных страхов. Второе — туча воронья, кружащая далеко за станицей над пашней. Третье — кладбище, где водятся призраки, которых он уже не боялся.
