Температура воды в бассейне поддерживалась постоянная, зимой
и летом плюс семь градусов. Если подойти к краю, можно было заметить льдинки,
тончайшие, прозрачные, как контактные линзы. Иногда ночью, когда тишина была
особенно глубокой, Варе казалось, что она слышит, как они позванивают,
сталкиваясь на черной глади воды с отражениями бледных зимних звезд.
«Вода – это красиво и совсем не страшно, – убеждала себя
Варя, глядя в черную глубину бассейна, – ты должна привыкнуть к воде. Тебе
везло, три года он не ездил с тобой на морские курорты. Врачи сказали ему, что
солнце для него вредно, что-то такое с кожей, опасно загорать. Однако теперь
разрешили. Этим летом он намерен отправиться в Ниццу. Тебе придется войти в
море. Ты должна быть готова к этому, иначе потянется цепь вопросов и
подозрений, он не успокоится, пока не выяснит истинную причину твоего страха.
Он узнает о тебе все, и твои великие планы растают, как эти хрупкие льдинки».
Она проводила с собой эту психотерапию не только стоя у
бассейна, но и лежа на водяном матрасе. Ей хотелось кричать от ужаса, когда она
чувствовала под собой тяжелую, тугую, смертельно опасную массу воды.
«Ты не должна бояться. Ты ведь хочешь, чтобы он женился на
тебе?»
– Да… – простонала Варя, почти не разжимая стиснутого рта.
Ноги заныли нестерпимо. Правое ухо было мокрым, он измусолил
мочку, вымазал слюной шею. К шее прилипли влажные пряди. Считать слонов стало
невозможно, стадо слилось в одну сплошную свинцовую массу. Черная тяжелая толща
воды почти сомкнулась над ней, не давая дышать. Варя закричала, глухо,
сдавленно. Она позволила себе этот крик потому, что он был вполне уместен, он
был кстати, и энергичный трудолюбивый толстяк благодарно поцеловал ее в губы,
погладил по волосам.
Дмитрий Владимирович Мальцев был полностью удовлетворен. Он
почувствовал себя настоящим мужчиной. А Варя была счастлива, что все кончилось
и можно идти в душ.
Она оставила Мальцева лежать с закрытыми глазами и блаженным
выражением на потном лице. Она видела, как он, не открывая глаз, протянул руку
и включил радиотелефон, с которым никогда не расставался, отключал только на
сорок минут любви, не более.
Варя накинула халат и выскользнула из спальни. Не успев
прикрыть за собой дверь, она услышала слабое треньканье радиотелефона и
хриплый, недовольный голос:
– Да… Нет, я тебя отлично слышу, но мне не нравится твой
голос… Я понимаю… Честно говоря, мне сразу эта твоя идея с голландским
корреспондентом показалась дурацкой. Извини, но актер из тебя никудышный.
Слушай, Павлу ша, откуда в тебе этот юношеский авантюризм?.. Что ты сказал? От
страха? Ну, знаешь, братец дорогой, трусости я в тебе никогда не замечал.
Ладно, это не телефонный разговор. А вообще, все к лучшему. Он профессионал,
пусть и работает своими методами. Что ты молчишь? У тебя появились сомнения?
Хорошо, объясни… Ладно, Паша, брось, не преувеличивай, мало ли у кого какие
сексуальные проблемы? Это не мешает ему оставаться профессионалом… Ну, знаешь,
так нельзя, ты его нашел, ты уверял меня, будто он классный специалист, а
теперь кричишь, что мы связались с идиотом… Вот это правильно, отдохни,
погуляй, пройдись по антикварным лавкам, как раз у отеля «Куин Элизабет» есть
пара-тройка приличных антикваров. Кстати, как тебе Монреаль? Ты ведь в Канаде
раньше не бывал… Да, действительно, есть что-то общее с Нью-Йорком, но Америка
все-таки колоритней. А с этим твоим дипломатом все нормально. Из того, что он
считает себя роковым мужчиной, вовсе не следует, что он полный идиот.
Пожалуйста, прекрати паниковать. Все, будь здоров.
Разговор длился не больше трех минут. Мальцев говорил
довольно громко, все-таки его собеседник, его любимый младший брат Паша,
находился на другом полушарии Варя, стараясь не дышать, застыла у двери,
дослушала до конца и только потом отправилась в душ.
* * *
У большинства оперативников дотошность старшего следователя
Бородина вызывала острое раздражение. Работать по делу, которое ведет Бородин,
считалось чем-то вроде дисциплинарного взыскания. Про Илью Никитича говорили,
что он любого, самого терпеливого оперативника за Можай загонит и доведет до
белого каления.
Проглядев материалы дела об убийстве журналиста Бутейко,
капитан Иван Косицкий загрустил. Судя по тому, какие мероприятия планировал
проводить по этому делу следователь, работа предстоит нудная, а главное,
совершенно бессмысленная. Действительно, зачем возиться, если все очевидно?
Окажись на месте Бородина другой следователь, он бы только радовался такому
классному делу. Все прямо как на подбор: вот тебе и труп, и убийца с оружием и
мотивом преступления. Посиди пару дней, позанимайся писаниной. оформи все, как
положено, и не дергай ни себя, ни других.
И кому только в голову пришло вручить этот подарок зануде
Бородину? Если бы не Илья Никитич, дело через неделю было бы в лучшем виде
передано в суд, и Анисимов А.Я. отправился бы отбывать свою заслуженную
«пятнашку».
И все-таки капитан Косицкий понимал, что кривит душой.
Несмотря на простоту и очевидность дела, следователь Бородин скорее все-таки
прав, чем не прав. Слишком много белых пятен. Не опрошены свидетели, не
проведены экспертизы. Сначала надо выяснить, точно ли заслужил Анисимов А.Я.,
ранее не судимый и вполне нормальный парень, эту свою «пятнашку», Ведь, кроме
самого Анисимова, наказаны будут и его двадцатилетняя жена, которой придется во
всех анкетах писать, что муж ее осужден по убойной статье, и крошечный сын,
которому придется расти без отца. Есть еще у этого Анисимова мама с папой,
вполне нормальные люди. В общем, капитан Косицкий решил, что с него не убудет,
если он погуляет по большому тихому двору, поговорит с жильцами первого этажа.
Правда ведь интересно, почему никто не услышал ночью выстрела,
хотя пистолет был без глушителя? Каким образом подозреваемый умудрился
беззвучно упасть с лестницы, не получить ни единого ушиба и заснуть здоровым
крепким сном запойного пьяницы? Ведь что получается: пока он поджидал свою
жертву в подъезде, он отлично соображал, потом хладнокровно пальнул в упор, в
висок своему бывшему однокласснику, прошел несколько шагов к лестнице и тут же
вырубился? Был трезв, потом стал пьян, хотя напился вроде бы не в подъезде, не
за упокой души убиенного приятеля.
Иван не спеша обошел кирпичный дом, в котором еще недавно
жил журналист Артем Бутейко. Обычная девятиэтажка, три подъезда, тонкие стены,
низкие потолки. Домофоны установлены в каждом подъезде, но ни один не работает.
Перед домом просторный двор с детской площадкой, с двумя рядами
гаражей-"ракушек".
Во дворе было пусто, только молодая мама с коляской сидела
на спинке поломанной лавочки, съежившись, как продрогший воробей, да на
спортивной площадке парнишка лет шестнадцати выгуливал толстого вялого боксера.
Скудное зимнее солнце спряталось, и сразу как будто
похолодало. Женщина спрыгнула со своего насеста и покатила коляску к подъезду,
к тому самому, где произошло убийство. Иван решительно последовал за ней.
