Книга Эфирное время, страница 83. Автор книги Полина Дашкова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Эфирное время»

Cтраница 83

Она очертила острым носком белой туфли длинную дугу на влажном песке. Граф стал лихорадочно соображать, что бы еще такое сказать. Он не мог молчать с ней наедине. Ее лицо было подсвечено густым горячим солнцем и казалось прозрачным, как будто светилось изнутри нежно-розовым светом.

– И какие у вас планы на будущее, Софья Константиновна?

– На фронт, сестрой милосердия, – произнесла она быстро, без улыбки.

– Соня, откуда в вас это? Зачем вам? – опешил граф. – Ведь там стреляют, там вшивые окопы, хамская пьяная солдатня, дезертиры, пулеметы, ядовитый газ. Отец вас никогда не отпустит.

– Он пока не знает. И вы ему ничего не скажете, Михаил Иванович, – в глазах ее он заметил такой холодный решительный блеск, что испугался всерьез.

– Скажу непременно, и прямо сейчас, сегодня же.

– Да, но только потерпите уж до завтра, будьте любезны. Утром меня здесь не будет, и чтобы он не думал, что я пропала, вы передадите ему вот это письмо, . – она протянула ему маленький незапечатанный конверт.

– Соня, вы ведь убьете его, – тихо проговорил граф, стараясь сохранить спокойствие, – да и война скоро кончится.

– Она никогда не кончится, – Соня взялась за руль своего велосипеда, прислоненного к березе, – прощайте, ваше сиятельство. Пишите свой пейзаж, у вас правда хорошо получается. А папе не говорите ничего, просто отдайте завтра это письмо. Он поймет и простит.

– Нет, Софья Константиновна, – граф накрыл ладонями ее ледяные маленькие руки, вцепившиеся в велосипедный руль, – я никуда вас не отпущу. Какой фронт, вы что?

– Не надо, Михаил Иванович, вы же знаете, что удержать меня не сумеете. Тоже мне, полицейский урядник, – она жестко усмехнулась, – пустите, пожалуйста. – Она попыталась высвободить руки из-под его горячих ладоней, но не смогла, он держал крепко.

– Да, я готов стать полицейским урядником, я, если понадобится, свяжу вас, запру, но не позволю. Это глупость, ребя – • чество, отца вы любите и никогда не допустите, чтобы он погиб из-за вас, а он погибнет, вы это знаете, просто не хотите сейчас думать. Вами движут эмоции, какой-то идиотский героизм, экзальтация, что угодно, только не здравый смысл. Что хотите делайте, не пущу. Это так глупо и жестоко, вы самой себе потом не простите.

– Хорошо, – медленно произнесла Соня, – чтобы вы поняли, что это не эмоции, не экзальтация, можете прочитать письмо. Не волнуйтесь, я не удеру сейчас, я хочу, чтобы вы прочитали.

– Отпустите руль, давайте сядем, – граф так разволновался, что не мог вытащить листок из конверта.

Они сошли с мокрого песка, сели на траву под березой.

Письмо было написано крупным, решительным почерком. Граф стал читать, на всякий случай удерживая Сонину руку.

«Папа, прости меня и не бойся, со мной все будет в порядке, я выдержу, хотя бы потому, что теперь мне ничего не страшно. Неделю назад я получила известие, что поручик Данилов был растерзан пьяными дезертирами. Ничего более чудовищного со .мной уже случиться не может. Мне надо как-то справиться с этой болью, а возможно, и отомстить. Кому, сама не знаю. Но месть – не главное. Такие, как Ванечка, поручики, корнеты, совсем мальчики, лежат в госпиталях, гниют в окопах, и только облегчая их страдания, я могу жить дальше. Не пытайся меня искать, я все устроила так, что не найдешь. Я буду молиться за тебя и за бабушку, я очень вас люблю, ты не говори ей, придумай что-нибудь. Прости и пойми меня, если можешь. Твоя Соня».

– Софья Константиновна… Сонюшка, девочка, – граф спрятал письмо в карман и быстро поцеловал ее тонкие холодные пальцы, – я все понимаю. Я отпущу вас, разумеется, но давайте сначала поговорим.

– О чем?

– Поручик Данилов был вашим женихом?

– Какая разница теперь?

– Нет, я должен знать. Мы с вашим отцом близкие приятели, и у него от меня нет секретов. Если бы у вас появился жених, Костя рассказал бы мне непременно. Он ведь живет вашей жизнью, Сонечка, и только о вас ему интересно разговаривать. А кроме меня, поделиться не с кем. Так вы были помолвлены с поручиком Даниловым?

– Нет.

– Расскажите мне о нем. Ваш отец ведь ничего не знает, и совсем уж жестоко, если вы исчезнете, уедете на фронт, а он так и не узнает, ради кого.

– Иван Данилов – старший брат моей гимназической подруги. Мы познакомились год назад, на детском благотворительном балу в Москве. Мы танцевали весь вечер, и я поняла, что люблю его. Он понял это еще раньше, сразу, как только меня увидел. Мы встречались редко, он почти сразу вернулся на фронт, писал мне, но не к тетке, а на свой домашний адрес. Наташа, его сестра, передавала письма. Один раз он.приехал в отпуск, всего на сутки. Мы целый день бродили по Москве, был мороз, мы грелись в кондитерских и в кинематографе. Мы поклялись друг другу, что никогда не расстанемся, даже если ему суждено погибнуть, я никогда его не предам, ни за кого другого не выйду замуж, уйду на фронт сестрой милосердия или в монастырь. Последнее для меня слишком тяжело, я не так глубоко верую, а фронт – это выход, это спасение.

– Сколько лет ему было? – шепотом спросил граф.

– Двадцать,

– И он принял эту вашу клятву?

– Да. Потом он уехал и писал мне, что только моя любовь спасает его там, в грязи и ужасе, от пули, от безумия, от пьянства. И вот теперь… – слезы, долго копившиеся в ее горле, выплеснулись наружу, – он, погиб, так страшно, так оскорбительно… не пуля, не бомба, не газ, даже не штыки, а сапоги грязной банды озверевших дезертиров. Его затоптали насмерть. В полку появились какие-то люди, они вертелись около солдат, призывали убивать офицеров, бросать оружие, брататься с немцами. Иван поймал одного такого, с целой кипой листовок, бросил листовки в костер, а провокатора отхлестал перчаткой по щекам и велел выпороть. А потом, вечером, на него напала целая банда дезертиров. Так случилось, что помощь подоспела слишком поздно. Наташа рассказала в своем письме все очень подробно и вложила в конверт письмо от поручика Соковнина, товарища Ивана, и я как будто видела все своими глазами, не просто видела – чувствовала его боль, его ужас. Как же я могу жить после этого? Кататься на велосипеде, есть землянику, играть ноктюрны Шопена? – Она зло растерла кулачком слезы по щекам. – А теперь отпустите меня, Михаил Иванович.

– Никуда я вас не отпущу. Можете кричать, драться. Пока вы не успокоитесь, не отпущу.

Она хотела сказать что-то, губы ее дрожали, по щекам текли слезы. Граф не дал ей говорить, резким сильным движением прижал ее голову к груди, уткнулся носом в нагретую солнцем макушку и зашептал отчаянно быстро:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация