— Слишком много болтовни, — опять вмешался Джонстон.
— По-твоему, все изрядно болтают. Ладно! Пожалуй, Гвен подойдет здесь больше, чем кто-либо.
— Дело кончится тем, что у каждого костра на берегу будут трепаться о наших секретах, — заключил Джонстон.
— Вот и хорошо, — бодро заявил Сэм. — Почему бы не рассказать всем эту историю? Она всех касается — и тех, кто плывет с нами на корабле, и тех, кто жжет костры на побережье.
— У того парня, вероятно, были причины, когда он просил нас помалкивать.
— Думаешь — благие? — спросил Сэм. — К Башне народ устремился уже целыми толпами… и их не остановит дурной пример золотой лихорадки сорок девятого года! Сотни и тысячи людей жаждут добраться до полюса, а миллионы готовы им помочь.
— Давайте проголосуем за Гвен. Это будет дем… демонкратично.
— Ты когда-нибудь видел женщину на военном совете? Она тут же подберет юбчонку и пойдет трепать на всех углах…
— Наши женщины не носят юбок, — ухмыльнулся Сэм, — да и всего остального тоже, как ты мог заметить.
Они проголосовали: два — один в пользу Гвиневры.
— Ладно, — покорился неизбежному Джонстон. — Но когда она здесь рассядется, Сэм, пусть хотя бы скрестит ноги.
— Гвен весьма предусмотрительная дама. Она натянет свой килы до самых колен, хотя купается нагишом. Но, в конечном счете, мир не перевернется, если она продемонстрирует лишний дюйм своей плоти.
— Это не плоть… это… это… кое-что другое. Тебе что, плевать на ее вид?
— Как правило. Не будь таким пуританином, Джон. Уже тридцать четыре года мы живем на планете, где сама королева Виктория выглядит не лучше римской куртизанки. Но если бы она в своей первой жизни увидела одежды наших женщин, ее наверняка хватил бы удар с поносом впридачу. Здесь же нагота естественна, как сон в церкви, друг мой.
64
Предупрежденная Сэмом, Гвиневра явилась в каюту с ног до головы завернутая в плотное сари. Неподвижно восседая на стуле и широко раскрыв глаза, она слушала рассказ о событиях, послуживших поводом для совета.
Когда Сэм закончил, она долго молчала, прихлебывая из кружки чай.
— Я знаю значительно больше, чем ты воображаешь, — наконец, сказала она. — Многие — из твоего сонного бормотания… Я догадывалась, что у тебя есть какая-то тайна… что часть твоей жизни остается скрытой от меня. Это обидно, Сэм, очень обидно… Иногда я была готова потребовать объяснений… или просто уйти, бросить тебя.
— Почему же ты молчала? Я понятия не имел о том, что с тобой происходит!
— Потому, что понимала — тебя удерживают весьма серьезные причины. Мне не хотелось ничего выпытывать у тебя. Сэм, ты слепец! Неужели ты совсем не замечал, как порой у меня менялся нрав — вдруг я начинала капризничать, спорить с тобой?
— Замечал, конечно… мне казалось, что у тебя плохое настроение… знаешь, одна из вечных женских загадок. Ладно, здесь не место выяснять отношения.
— Тогда — где и когда? Женщины не более загадочны, чем оловянные копи. Зажги фонарь, освети темную шахту — и ты увидишь все. Только вам, мужчинам, нравится выискивать в женщинах вечную загадку. Это спасает вас от лишнего беспокойства, бесполезных вопросов, от траты времени и сил.
— Короче, от вечных разговоров, — усмехнулся Сэм. — С вами до конца никогда не договоришься.
— Ну и болтуны вы оба! — нахмурился Джонстон.
— Нет, здесь другая крайность, — косо глянула на него Гвиневра. — Впрочем, ты прав. Скажите мне, что за человек Пискатор?
— Гм-м! — задумался Сэм. — Ты имеешь в виду, почему именно он сумел пройти в Башню, тогда как другим это не удалось? Ну, прежде всего, потому, что он — агент, я полагаю. Правда, возникает вопрос, почему этого не смог сделать Торн? И зачем ему вообще нужен «Парсефаль»? Этики и их агенты имеют другие средства передвижения — какие-то невидимые летательные аппараты.
— Ну, этого я не знаю, — Гвиневру явно интересовало другое. — Давайте лучше поговорим о Пискаторе. Чем он отличался от остальных? Не было ли у него каких-то внешних особенностей — в одежде, например, — послуживших ключом к дверям Башни? Кроме того, очень важно, какой путь каждый сумел пройти по коридору. Какие отличия дали возможность одним продвинуться дальше других?
— У нас нет компьютера, чтобы рассчитать и сравнить их пути, — возразил Сэм. — Но Галбира хорошо знает членов команды и, когда она появится, мы получим все данные. Итак, если узнаем точный путь каждого, то сможем сопоставить его с особенностями человека. Правда, я сомневаюсь, что они сделали там необходимые замеры…
— Тогда остановимся на Пискаторе.
— Он же из этих желтопузых, — буркнул Джонстон.
— Не думаю, что его национальность имела значение, — Сэм повернулся к великану. — Если считать агентами всех монголоидов, то наше дело труба. Их больше, чем остальных, вместе взятых… Но подумаем вот о чем. Торн не хотел допустить в Башню Файбраса и Обренову — он хладнокровно подорвал вертолет с ними и прочими ни в чем не повинными людьми. Возможно, он не знал, что Файбрас — тоже агент. Значит, за Обренову он заплатил жизнями семи человек.
— А если их там было больше? — предположила Гвен. — Если у кого-то еще были эти шарики?
— Новый номер! Да не усложняй ты все, нам и так не разобраться!
— Да, неудачно получилось… Если бы эти двое прошли внутрь Башни, мы могли бы сравнить их с Пискатором.
— Я дотстатошно тчасто виделтся с Файбратсом, и он пахнет так же, как любой человек, — сообщил Джо. — Этик отставил тсвой запах в хижине Тэма — не человечетский. Питскатор — тоже человек, хотя у него немного тругой запах. Я могу различать запахи разных племен, потому что их люди едят разное.
— Но ты же больше никого не встречал с нечеловеческим запахом. Трудно сказать, являются их агенты людьми или нет. Выглядят они как люди.
— Нет, такие никогда не попадались. Ни у кого не было нечеловечетского запаха, втсе пахли нормально. Наверно, эти агенты втсе-таки люди.
— Ну, может быть, — согласился Джонстон. — Тогда любой дьявол сойдет за человека, коли у него знакомый запах.
Джо засмеялся.
— А не поветсить ли нам объявление в главной каюте: «Втсем этикам и их агентам явиться к капитану Клементсу!»
Гвиневра беспокойно заерзала на своем стуле и нахмурилась.
— Ну почему вас все время заносит в сторону? Вернемся к Пискатору.
— Да, мы как лилипуты в цирке, — все время ищем башмак великана под кроватью жены, — засмеялся Сэм, — а спросить боимся! Так вот. Я мало знаком с этим джентльменом из Чипанго — он появился лишь за два месяца до отплытия «Марка Твена». Судя по отзывам, это весьма спокойный и приветливый человек. Он никого не сторонился, но и никому не навязывался, ладил со всеми. С моей точки зрения это весьма подозрительно. Однако он не соглашатель, не угодник. Я вспоминаю, как он спорил с Файбрасом по поводу размера строившегося дирижабля. Пискатор считал его слишком громоздким и не соглашался с доводами Милтона. Но боссом был Файбрас, и последнее слово осталось за ним.
