После завершения хаджжа они отправились в Палестину, Сирию, Персию и Индию; они странствовали четыре года, затем еще год добирались в родной город. Какое-то время они провели в обители женщины-суфии Фатимы Валейи. Суфизм полагал мужчин и женщин равными. Это возмущало правоверных мусульман, считавших, что неравенство полов закреплено в Коране, и женщина создана лишь для ублаготворения плоти.
Фатима послала Нура в Багдад, к знаменитому духовному наставнику. Через несколько месяцев тот направил своего ученика в Кордову, к другому великому суфию. Когда христиане, в результате жестокой войны, захватили Кордову, Нур вместе с учителем бежал в Гранаду.
Через несколько лет он отправляется в новое странствие и получает «лакаб» — прозвище эль-Музафир, то есть «Странник». После Рима, куда Нур прибыл с рекомендательными письмами Фатимы и эль-Араби, он путешествует по Греции, Персии, Афганистану, Индии, Цейлону, Индонезии, Китаю и Японии.
На несколько лет Нур обосновался в священном Дамаске и зарабатывал себе на жизнь как музыкант и тазавуф — учитель суфизма. Вскоре он снова пустился в путь, добрался до Волги, повернул на запад, пересек Финляндию и Швецию, перебрался через Балтийское море и попал в страну идолопоклонников — диких пруссов… Там он чуть не погиб, его хотели принести в жертву деревянному идолу, но, к счастью, ему удалось избежать опасности. Дальнейший его путь лежал через Германию, северную Францию и Англию в Ирландию.
В те времена королем Англии был Ричард Львиное Сердце. Когда этот неистовый рыцарь был убит случайной стрелой во время осады французского замка Шалю, на престол вступил его брат Джон. Позднее Нур удостоился аудиенции у нового короля. Он нашел его весьма приятным и остроумным человеком, живо интересовавшимся исламской культурой и суфизмом. Джона очаровали рассказы Нура о далеких землях.
— Путешествия в вашу эпоху являлись делом весьма трудным и опасным, — заметил Фригейт. — Их нельзя было назвать развлечением — повсюду царила религиозная нетерпимость. Как же удавалось вам, мусульманину, без денег и защиты пробираться по христианским землям, особенно в те годы крестовых походов и вспышек религиозного фанатизма?
— Обычно мне оказывали покровительство сами церковные власти, а это обеспечивало и гражданскую защиту. Князья церкви больше боролись с собственными еретиками, чем с неверными. В некоторых случаях меня спасала нищета — грабителям нечем было поживиться. Странствуя по деревням, я зарабатывал игрой на флейте или представлениями; мне случалось бывать жонглером, акробатом и заклинателем. У меня хорошие способности к языкам — я быстро осваивал местный диалект и часто развлекал людей рассказами и шутками… Чаще всего, меня встречали приветливо. Людей не интересовала моя вера; главное — я сочувствовал их бедам и приносил им радость.
Вернувшись в Гранаду и обнаружив, что к суфиям там относятся с предубеждением, Нур отправился в Хоросан, где несколько лет проповедовал, а затем вновь совершил странствие в Мекку. Из южной Аравии на торговой шхуне он перебрался к берегам Занзибара, а оттуда — в юго-восточную Африку. Остаток дней своих он прожил в Багдаде, где и был убит в возрасте девяноста четырех лет.
В тот год монголы, под предводительством внука Чингисхана Хулагу, захватили Багдад, разграбили и потопили в крови прекрасный город. За сорок дней сотни тысяч жителей были истреблены. Так погиб и Нур. Он сидел в своей крошечной комнатушке и играл на флейте, когда туда ворвались приземистые, раскосые, выпачканные кровью воины. Нур продолжал играть, и тогда монгол мечом проткнул ему горло.
— Монголы завоевали весь Средний Восток, — пояснил Фригейт. — Во всей истории не припомнить подобного молниеносного разорения земель. Они разрушили все — от оросительных каналов до крестьянских хижин. Даже в мое время, спустя семь столетий, эти места еще до конца не возродились.
— То было карой Аллаха, — кивнул головой Нур. — Но даже среди них встречались добрые люди, и мужчины, и женщины.
Сейчас, сидя рядом с маленьким арабом и поглядывая на берег, Фригейт размышлял о воле случая. Какая сила переплела пути американца из двадцатого века и испанского мусульманина, родившегося в 1164 году? Случайность ли это? На Земле подобное событие было бы невероятным; здесь — стало осуществившейся реальностью.
После разговора с Нуром вечером все собрались в каюте капитана. Судно стояло на якоре. Они играли в карты при свете лампы, заправленной рыбьим жиром. Райдер сорвал первый же банк (ставка — сигареты), игра прервалась, и завязалась оживленная беседа. Нур рассказал две истории о Ходже Насреддине, персонаже мусульманского фольклора, дервише и чудаке. Притчи о нем слыли уроками мудрости.
Нур хлебнул шотландского виски — он никогда не пил больше двух унций в день — и начал:
— Капитан, вы рассказали мне как-то историю о Пэте и Майке. Занятная побасенка и поучительная — в ней проявляется образ мышления людей Запада. Позвольте представить вам восточную притчу…
Нур коснулся виска и начал:
«Однажды какой-то человек подошел к дому Ходжи Насреддина и увидел, что тот бродит по двору, разбрасывая кусочки хлеба.
— Что вы делаете, мулла? — спросил он.
— Отпугиваю тигров.
— Но здесь же нет тигров!
— Да, правильно. Тогда это наверняка поможет».
Они посмеялись, а Фригейт спросил:
— Это очень старая притча?
— Не меньше двух тысяч лет. Она возникла в среде суфиев. А почему вы спросили?
— Да потому, что я слышал нечто подобное, но в слегка измененном варианте в пятидесятых годах двадцатого века. Только там действовал англичанин: он стоял посреди улицы на коленях и очерчивал мелом круг. Подошедший к нему приятель спросил, чем он занимается.
«Отгоняю львов.
— В Англии же нет львов!
— Неужели?»
Вмешался Фарингтон.
— Господи, да я ее слышал еще мальчишкой во Фриско. Только героем был ирландец.
— Большинство поучительных историй о Насреддине стали позднее просто анекдотами; — пояснил Нур. — Их начали рассказывать ради забавы, но первоначальный смысл этих басен весьма серьезен. Ну, а теперь другая притча.
«Множество раз Насреддин пересекал границу между Персией и Индией. Из Персии осел тащил на себе огромные мешки. Когда же Насреддин возвращался обратно, при нем не было ни клади, ни осла. Стражник всегда обыскивал Насреддина, но никогда не мог обнаружить контрабанды. Он спрашивал его, что тот везет, и неизменно получал ответ: „Контрабанду“.
Через много лет Насреддин возвращался из Египта. Стражник спросил его:
— Скажи мне, Насреддин, какую ты провозил тогда контрабанду? Сейчас тебе уже нечего опасаться.
— Ослов».
Все снова засмеялись, а Фригейт сказал:
— Я эту историю слышал в Аризоне. Только контрабандиста звали Панно, а переходил он границу между Мексикой и Соединенными Штатами.
